Дуайт коснулся губами выпуклого живота в самом низу, уткнулся лицом в ярко-алые розы, спускавшиеся еще ниже, и втянул ее запах. Она ждала его, запах не мог врать. Пар, казалось, разлетевшийся, снова сгустился, окутал их пеленой, загородил от всего мира плотной белой стеной. И это было правильно.
– Моррис, а Моррис? – Мойра покосилась на казарму. Покачала головой, вслушавшись.
– Что?
– Я планирую пойти спать в ваш броневик. Она что, всегда так сильно голосит?
Моррис улыбнулся.
– Ага. Но у нее индульгенция, и церковники не считают ее ведьмой.
Мойра кивнула.
– У меня голос красивее. И индульгенция тоже есть. Точно тебе говорю.
Antem (The Unforgieven-III)
Изабель Эрнандес де Сааведра никогда не рождалась в семье потомственных конкистадоров. Ее звали Шейла Лох-Мара, и ее еле-еле говорящие на нормальном английском предки перебрались в Бостон только в год, когда затонул титанический «Левиафан», не выдержавший напора айсберга. Как ни странно, но перебрались они вовсе не с изумрудного Эриу, благословенной и проклятой Господом Богом Ирландии, нет. И не с гоидельских пустошей поросшей вереском Скоттии. Шейла-Изабель по крови вела родословную из сохранившихся остатков пущ Уэльса и была самой настоящей валлийкой.
Никогда и никому, после семнадцатого дня рождения, Шейла не признавалась в этом. Она стала Изабель Эрнандес де Сааведра. Тем более что опровергнуть или доказать сам факт существования Изабель никто не мог. Никого не осталось, включая настоящую Изабель.
Шейла родилась у Залива. Фриско, поверженный волнами океана и яростью зверей Бойни, умирал уже более полувека. Но все еще, гниющий каждой улицей и каждым домом, жил. Наполнял воздух миазмами разлагающихся внутренностей кварталов, дышал, свистя и хрипя изрешеченными чахоткой легкими фортов КША. Выблевывал каждую минуту нового выродка из мертвородящей утробы и убивал редких ангелов, забредших в него по неопытности или благодаря чуду.
Лох-Мара, с самого начала Бойни жившие, как полтысячи лет назад, кланом, город не любили. Город создавал им много неприятностей. Но и давал жить.
Лох-Мара гнали самогон, хороший крепкий виски. Из чего угодно, включая апельсины и китайский клубень дайкон. Апельсиновый виски звучит, конечно, глупо, но покупали его охотно. Апельсиновый пился резко, но зато и оставался в голове дольше. Шейла с самого детства ненавидела собирать апельсины, засыпать апельсины тростниковым сахаром, мять апельсины. Запах апельсинов и запах дерьма находился для нее примерно на одном уровне ненавистных дряней.
В четырнадцать, на ее конфирмацию, в гости приехали кузены с дальнего форта. КША готовились рухнуть под ударами ошалевших безумных янки, и братцы решили бежать, пока не поздно. Винсент, Квентин и Кевин. Близнецы Кавана, белокурые ублюдки.
Причастие, слова отца Домиана, настоящего священника англиканской церкви, а не какого-то там пресвитера Новой. Маленькая церквушка клана, забитая под завязку, вместила всех желающих, включая соседей. Пятеро юных Лох-Мара: Шейла, Роб, Майки, Мара и Брюс. Она навсегда запомнила тот день, воистину прекрасный день. Чертов ублюдочный день.
Кузены заявились не одни, они притащили с Алабамы четырех реднеков, самим Козлоногим заброшенных к Фриско. Кто из них начал мерзкое дело, Шейла не помнила. Зачем? Все просто: из-за денег. И страха. Страха перед будущим.
Если бы мужчины клана взяли с собой оружие, все случилось бы иначе. Но это же конфирмация и святая церковь. Кавана и их друзья плевать хотели на Господа и заповеди и обычаи.
Выйти из церкви не дали никому. Грохот «ремингтонов» заглушил крики и плач. Но убили они не всех. Шейле и Маре не повезло. Все остальное она постаралась забыть, выкинуть из головы, запереть на тысячи замков и утопить ключи. Но прошлое возвращалось во снах еще долго. Лет пять. И тогда Шейла просыпалась и плакала, молча, грызя тюфяк.
Ее насиловали все. По очереди и вместе. Мара сопротивлялась и кричала. Ее избили прикладом, измолотили тяжелыми сапогами, сломав несколько ребер, выбив зубы и в мясной фарш разбив лицо. Потом дотащили до кладовки и заперли ее там, связав по рукам и ногам. В проклятом городе ценились разные товары. В его подземной части рабы были нужны всегда. Заперев замок, старший Кавана вернулся к Шейле.