Офицер струхнул, это было видно.
– Но это… были дети!
– Какие, к шайтану, дети?!
– Дети… там дети, целый автобус детей… у них билеты на матч были. Какой вред от детей…
Я выругался по-турецки так, что жандарм в испуге отпрянул от меня. Ему уже было все равно до нашей машины, он думал, какое наказание получит.
– Передай дальше на посты – останавливайте автобус, он захвачен террористами! Нельзя их пропустить! Не дайте им уйти в город с моста!
Если я опять ошибаюсь – сидеть нам в турецкой тюрьме, пока не обменяют. И то хорошо, если не пристрелят.
– Слушаюсь…
– И пропусти нас!
Ваха нажал на газ, наш фургон рванулся вперед. У выделенной под метробусы полосы не было шлагбаума, и мы пролетели на скорости, жандармы только успели отскочить. Впереди была совершенно пустая бетонная полоса скоростной дороги, проложенной на высоте двадцатиэтажного дома. Бетон, дорога, похожая на взлетную полосу, и беспощадный, никогда не стихающий ветер.
Все должно было решиться здесь, над Босфором.
– Они захватили автобус с детьми, – сказал громко я, – всем приготовиться!
На автобусной полосе мы развили сто пятьдесят, не меньше. Не знаю, ездил ли кто по мосту с такой скоростью. Он ведь опасен – одно время только и говорили об упавших в Босфор с моста машинах.
Машину мотнуло… ветер. Подвеска уже разбита нахрен гонкой по стамбульским улицам, рулевое… не знаю, как радиатор еще не потек или мотор не заглох. Я едва успел откорректировать рулем, иначе бы…
Мелькнула мысль – за все надо платить. Только ничего, кроме своей жизни и жизней тех, кто шел со мной, у меня в оплату не было…
Террористы уже понимали, что они прорвались. Прорвались, несмотря ни на что…