Мы пошли на это сияние и спустя пару секунд ввалились в огромный, ярко освещенный множеством ламп холл.
– Ни хрена себе! – Антон присвистнул, ошарашенно глядя по сторонам.
– Это что, продолжение коллективного бреда? – Я тоже с сомнением окинул взглядом стены, увешанные огромными картинами в золоченых рамах, расписной фарфор в стеклянных шкафах с зеркалами, хрустальную слепящую люстру. Я даже тряхнул головой, на полном серьезе ожидая, что все это вот-вот исчезнет.
– Не стесняйтесь. Милости прошу, – сказал Петрович, усмехнувшись, явно радуясь произведенному впечатлению, и гостеприимно обвел рукой все это великолепие, на фоне которого он, в своем армейском плаще и сапогах-болотниках, походил на батрака, ступившего в барские покои.
Мы не торопились входить. Наоборот, заметив, что стою грязными сапогами на гигантском ворсистом багровом ковре, я поспешно сошел с него, попятившись обратно к порогу. Словно вот-вот явится этот самый барин и выгонит нас взашей.
– Снимайте свое барахло, – сказал Петрович, повесив плащ на вешалку. – Я сейчас воду нагрею. В баньке попаритесь…
Мы все еще растерянно мялись у порога.
– Поверьте мне на слово, здесь вам ничего не грозит! – Слово «ничего» Петрович сказал с таким нажимом, что я почему-то ему поверил.
«Он явно что-то знает обо всем происходящем, – подумал я. – Быть может, у него дома есть нечто такое, что отпугивает чудовищ? Ведь, в отличие от караулки, его хоромы до сих пор целы, а сам он безбоязненно шарахается по лесу. Да и чудища нас отпустили, едва появился Петрович».
Антон, пожав плечами, как ни в чем не бывало взгромоздился на белоснежный кожаный диван и вытянул ноги.
– Что? – перехватил он мой пораженный взгляд. – Ты еще способен тут чему-то удивляться?
Я все-таки заставил себя сделать шаг и робко присел рядом.
Баней оказался вовсе не ветхий бревенчатый сруб во дворе, какому следовало быть у затерявшейся в дебрях тайги избы. Это была пристройка к дому, в которую вела дверь прямо из холла.
– Вот это усадьба! – воскликнул Трошников, входя в уставленный резной мебелью предбанник. Стены украшали рога, шкуры, картины. У закрытого ставнями окна стоял покрытый скатертью столик.
– Ну и сервис! – Глаза Антона разгорелись. – Много ли нужно солдату для счастья?
Это он сказал о пачке сигарет, лежащей на столике около огромной серебряной пепельницы. Я не разбирался в табачных марках, но, судя по довольному возгласу Трошникова, в пачке находилось нечто покруче его привычной «Примы».
– Я-то всегда думал, что несчастный Петрович прозябает в какой-нибудь лесной избушке, – отметил я, присев на дубовый украшенный причудливой резьбой стул. – А при таком-то раскладе чего и в тайге не жить! Откуда, интересно, у него такие хоромы?
– Да какая разница… – Трошников с наслаждением затянулся сигаретой и выпустил к потолку клубочек дыма. – Может, он сын генерала! Ну, или дочку генеральскую того… Давай снимай скорее эту грязь!
Он потянул за каблук моего сапога, и тот со всхлипом упал на пол. Я стащил второй сапог, швырнул на пол мокрые портянки. Антон между тем принялся сбрасывать с себя грязные шмотки.
– Интересно, а что там? – сказал я и потянул за ручку двери.