Контакт на Жатве

> Принято. >

Навигационный компьютер понятия не имел, почему он временно отключился. У него не осталось воспоминания о переговорах с Маком. Файл ИИ присутствовал – зашифрованный и прикрепленный к докладу Сиф, но навигационный компьютер считал, что оба документа были связаны с самого начала. Он перепроверил расчеты скольжения и увеличил поток энергии из реактора в двигатель Шоу – Фудзикавы. Ровно через пять секунд перед носом «Оптовой цены» появилась яркая вспышка раскрытого пространства-времени.

Разрыв, чьи сияющие края искажали свет окружающих звезд, оставался открытым и после исчезновения в нем грузового судна. Пылающая дыра упрямо мерцала, словно решаясь исчезнуть. Но когда «Оптовая цена» углубилась в подпространство, забирая с собой поддерживающую энергию, разрыв схлопнулся, испустив небольшое гамма-излучение; это было квантово-механическое пожатие плечами.

Глава 2

Земля, промышленная зона Большого Чикаго, 10 августа 2524 года

Когда Эйвери проснулся, он уже был дома. Чикаго, в прошлом сердце американского Среднего Запада, ныне представлял собой урбанистическое пространство, покрывавшее территорию бывших штатов Иллинойс, Висконсин и Индиана. В формальном смысле эта земля не была частью Соединенных Штатов. Некоторые люди, обитавшие в Зоне, еще считали себя американцами, но, как и все остальные жители планеты, они были гражданами Организации Объединенных Наций; такое кардинальное изменение структуры управления стало неизбежным, когда человечество начало колонизировать другие миры. Сначала Марс, потом луны Юпитера, а за ними планеты прочих систем.

Проверив свой коммуникатор на военном шаттле, доставившем его с орбиты в космопорт Великих озер, Эйвери удостоверился, что он в двухнедельном отпуске и сможет насладиться первым длительным отдыхом с момента окончания операции «Требушет». Рядом было примечание от его командира, в котором описывались ранения, полученные морпехами на последнем задании. Группа «Альфа» отделалась незначительным уроном. Однако «Браво» повезло меньше: три морпеха убиты, а штаб-сержант Берн находится в критическом состоянии на госпитальном судне ККОН.

В примечании ничего не говорилось о потерях гражданского населения. Но Эйвери помнил, с какой силой взорвалась фура, и сомневался, что кто-то выжил.

Садясь на магнитоплан, идущий от космопорта до Зоны, он старался ни о чем не думать. Позднее, когда Эйвери вышел на платформу терминала Коттедж-Гроув, в раскаленном и влажном воздухе позднего чикагского лета чувства вернулись к нему. Солнце закатывалось к огненному финишу, подул слабый ветер с озера Мичиган. Морпех наслаждался волнами теплого воздуха, которые разбивались о тянущиеся с востока на запад кварталы ветхих домов из серого камня, срывая осенние листья с растущих на тротуарах кленов.

Эйвери, нагруженный сумками, в форменных темно-синих брюках, рубашке с коротким рукавом и кепи, порядочно вспотел, когда добрался до «Серопиана» – центра активных пенсионеров, как ему сообщил гостиничный компьютер, – и вошел в душный вестибюль башни. Тетя Эйвери, Марсилл, через несколько лет после ухода Эйвери в морскую пехоту переехала в комплекс из квартиры на проспекте Блэкстоун, где Джонсон провел детство и юность. Здоровье тети портилось, и ей требовался уход. А самое главное, без племянника ей стало одиноко.

В ожидании лифта, который доставит его на тридцать седьмой этаж, Эйвери разглядывал комнату отдыха, заполненную седоволосыми и лысыми обитателями «Серопиана». Большинство собралось у экрана, настроенного на один из общественных новостных каналов. Шло сообщение о недавних атаках отверженцев в системе Эпсилон Эридана – серии взрывов, которые погубили тысячи гражданских. Как всегда, в передаче участвовал представитель ККОН, категорически отрицавший, что военная кампания проваливается. Но Эйвери знал правду: Восстание уже унесло более миллиона жизней. Атаки мятежников становились эффективнее, а ответные меры ККОН – суровее. Шла отвратительная гражданская война, и конца ей не было видно.

Один из постояльцев, чернокожий с глубокими морщинами и копной жестких седых волос, заметил Эйвери и нахмурился. Он что-то прошептал крупной белой женщине в объемистом домашнем платье, занимающей инвалидное кресло рядом с ним. Вскоре все жильцы, у которых сохранились слух и зрение, рассматривали мундир Эйвери, кивая и хмыкая – кто уважительно, а кто презрительно. На шаттле морпех решил было переодеться в гражданское, чтобы избежать такой неприятной реакции, но в конце концов остался в темно-синей форме ради тети. Она давно хотела увидеть возвращение блудного племянника при параде.

В лифте было жарче, чем в вестибюле. Но в квартире тети стояла такая прохлада, что Эйвери видел собственный пар изо рта.

– Тетушка? – позвал он, опуская сумки на потертый синий ковер гостиной.

Между аккуратно уложенной формой звякнули купленные в беспошлинном магазине космопорта бутылки отменного бурбона. Он не знал, разрешают ли врачи выпивать тете, но помнил, с каким удовольствием она иногда пропускает стаканчик мятного джулепа.

– Где ты? – спросил он.

Ответа не последовало.

На обклеенных цветочными обоями стенах гостиной висели фотографии в рамках. Среди них очень старые – выцветшие изображения давно умерших родственников, о которых тетя говорила так, будто знала их лично. Преобладали голографические снимки – трехмерные картинки из ее жизни. Он отыскал свою любимую: тетя, еще подросток, стоит на берегу озера Мичиган в купальнике «хани би» и широкой соломенной шляпе. Надувшись, она глядит на фотографа – дядю Эйвери, умершего еще до рождения племянника.

Но со снимками что-то было не так. Эйвери шагнул в узкий коридор, ведущий к спальне тети, провел пальцами по стеклу и понял, почему изображения нечеткие: они покрылись тонким слоем льда.

Он потер ладонью большой голоснимок неподалеку от двери в спальню, и за стеклом появилось мальчишеское лицо.