— Не надо, — резко сказал я.
Я в самом деле был весь мокрый, с волос до сих пор капало. Вода из ведра плохо стекала и медленно испарялась. Но эту воду нельзя, нельзя, нельзя стирать с лица рукой — и вообще вытирать лицо, пока вода сама не стекла и не высохла. Откуда-то я это знал. То есть вода стиралась, и легко — но вместе с лицом или кожей-мясом.
— Ну что как дурачок, мокрый же, так и простыть… — ласково забормотала
Я дернулся назад и гулко стукнулся башкой о стол, как десять минут назад. Теперь ничего в руки не свалилось. Да и нет вещей, которыми можно защититься от бабушки. И отступать некуда.
Я зажмурился и заорал.
Я хотел закричать «Нет», «Не надо» и даже подробно объяснить почему. Не получилось. Я просто орал «А-а!». Сипло и безнадежно. Салфетка приблизилась, я зажмурился, плюща затылок о панель стола, дернулся от прикосновения и сразу занемел. И зашелся в кашле.
Наконец мы не то что успокоились, а угомонились. Я баюкал руку, виновато улыбаясь
— Наиль, все-таки скажи, что здесь?.. Тебя обидели? Кто?..
Она запнулась и стала разворачиваться к Сырычу, как танковая башня. Сырыч махнул рукой, сморщился и торопливо вернул ладонь под горло.
—
— Просто что? — воскликнула
Я хмыкнул, хмыкнул еще и загоготал, шипя на вдохе и стараясь подвернуться так, чтобы страдать поменьше. Сырыч, насколько я различал, сел на пол — там и хихикал, устало и в обнимочку с самим собой.
— Папа и мама где, Наиль? — спросила она и тут же очень быстро добавила: — И дед, дед… Он к вам приехал?
Я отвечал сквозь смех, без подробностей и лишнего вранья, но так, чтобы обошлось без вызова моих любимых психиатров. Постепенно успокоился и вернулся в несиплый голос и внятный тон.
— Наиль, а Дилечка где? — спросила
— Она разве не с тобой? — спросил я тупо.
Я и впрямь думал, что Дилька где-то рядом с
А так не бывает, видать, чтобы сразу и плохое кончилось, и хорошо, и домой.