— И что делать, если тебя вдруг постигнет смерть? Набирать новых?
— На случай своей смерти я оставил вам записку.
— Ты нарушил устав? Там имена?
— Нет, господин Ираклий. Имен там нет. Но если вы захотите понять, что именно там написано, то вы поймете. Только вы. Больше никто.
— Шифры, тайнопись… — легат пренебрежительно дернулздо-ровой щекой. — Нет шифров, к которым нельзя подобрать ключа. Нет тайн, которые не становились бы известны по прошествии времени. Не будь наивен, Филипп. Тайна Двенадцати должна уходить вместе с Легатом. Или передаваться наследнику, если Легат сумеет умереть в своей постели. Ее не доверяют бумаге. Письмо сожжешь. У него все равно нет адресата.
— Вы собираетесь умереть, господин Ираклий?
Старик хрипло хохотнул, задирая бритый подбородок.
— Нет, я собираюсь жить вечно! Если Бог даст, я дождусь твоего возвращения. Никто не знает, когда кончаются его дни, но я чувствую, что Костлявая уже стоит у моего изголовья. И не могу сказать, что меня это пугает. Когда мы встретились, мне было сорок, этой весной мне исполнилось восемьдесят шесть. Никого из моих сверстников нет в живых. Никого. Я никогда не знал, что такое одиночество, Филипп, но вот уже лет пятнадцать, как знаю. Слишком хорошо знаю. На свете нет никого, кто бы мог разделить со мною воспоминания. Так что, мальчик мой, не засиживайся на этом свете. Долголетие совсем не Божий дар, уж, скорее, повод усомниться в Его милосердии. Мой мир умер, а я все еще жив, наверное по недоразумению. Кто придет на мои проводы, кроме монахов? Дети? У меня не было детей. Жена? Женщины, которые любили меня, давно лежат в земле. Так что некому справлять по мне тризну. Разве, что ты придешь… Если успеешь вернуться, конечно.
— Я постараюсь успеть, господин Ираклий, — пообещал Филипп. — Постарайтесь дождаться, потому что дорога не близка. Чужая страна, чужой язык… Наша цель — только двое?
— Считай, что речь идет только о Вильгельме. Его советник, этот Ранульф Фламбард, сам по себе никакой опасности не представляет. Более того, есть епископы, с которыми он находит общий язык. Поэтому можешь его убить, если подвернется под руку, но цель у тебя одна — Рыжий.
— Позволительно ли мне спросить еще кое-что?
— Да.
— Ранее его святейшество поддерживал их королевское величество…
— Ты осведомлен, — согласился Ираклий. — Но сведения твои устарели. Этот человек давно использует английскую церковь в своих интересах. Именно ему платят за назначение на пост епископа или аббата. Он ограничивает сношения церкви со Святым Престолом в Риме. Ты должен был слышать, насколько тяжелы его отношения с Ансельмом, после того, как тот стал новым архиепископом Кентерберийским.
— Настолько тяжелы, что архиепископ уже три года, как в Риме, и не собирается ехать в Лондон. Я знаю это, господин Ираклий. Думаю, что отец Ансельм жив только потому, что Папа вмешался в их с Рыжим конфликт. Я осведомлен о том, что архиепископ Кентерберийский сумел покинуть остров чудом.
— Ты знаешь больше меня.
— Ничего удивительного, — согласился Филипп. — Последние годы вы провели здесь, а мне довелось поездить. Я умею смотреть и слушать. Вы учили меня этому. Я не думаю, что Рыжий действительно собирался перейти в иудаизм. Это слишком невероятно, чтобы быть правдой…
— Зачастую, Филипп, — сказал Ираклий, усмехаясь половиной лица, — самое невероятное и оказывается чистой правдой… Неважно, что именно собирался сделать король. Важно, что о нем напишут потом, после его смерти.
— Разве недостаточно написать, что он любил мужчин? — спросил Филипп, отвечая на улыбку наставника.
— Слишком многие сейчас любят мужчин, — буркнул легат. — Я никогда не понимал до конца идею целибата. Обмануть человека нетрудно, а вот обмануть его естество… Королям можно все, но не оставлять наследника чрезвычайно рискованно. А я что-то не слышал, чтобы мужчина родил от мужчины. Грешен Рыжий, грешен… Он храбр, умен, жесток — у него есть все, что надо королю, кроме одного… Он не умеет выбирать врагов.
ebooksa