Он давно знал, что наступит день, и его назовут Легатом официально. Так, как много лет называли наставника, с большой буквы — Легат. День настал, но в душе Филиппа не было радости. Мир не изменился в тот момент, когда он шагнул на высшую ступеньку лестницы, разве что груз ответственности, много лет лежащий у него на плечах, стал еще тяжелее. Впервые с той поры, как в гавани Патмоса догорала пиратская галера, он почувствовал себя одиноким. По-настоящему одиноким. Отныне его сомнения — только его сомнения, его боль — только его боль. Ираклий, упокой, Господи, его душу, был сильным и жестоким человеком, Филипп не мог сказать определенно, испытывал ли наставник сомнения, руководя действиями Легиона, но рядом с ним сомнения самого Филиппа почти всегда отступали…
Придется привыкать жить по-другому.
— Огорчительно, что вы потеряли своих Двенадцать, — продолжал собеседник, — но на все Его воля! Думаю, вы легко восполните потери. А пока будете этим заниматься — можете отдохнуть. Представляю себе, как тяжело вам пришлось в последнем путешествии…
Человек, привезший письмо, говорил складно, как столичный глашатай. Речь его лилась плавно, интонации были выверены — в меру пафоса, в меру нескрываемой властности, но сдобренной уважением к собеседнику, в меру сознания собственной значимости. Чувствовалось, что гонец не в первый раз произносит подобные речи. Заученные слова походили на чучела — живые по форме, мертвые по содержанию.
Разве этот человек мог понять, что такое терять своих солдат? Что такое жить на лезвии меча? Разве мог он представить то, что каждому из легионеров пришлось пережить не один раз? Филипп вспомнил, как много лет назад, умирая в пустыне, пил змеиную кровь, не чувствуя ни отвращения к тому, что делал, ни вкуса жидкости, тонкой жгучей струйкой стекавшей по высохшему горлу…
Зато сейчас временами не мог избавиться от жгучей горечи на языке.
Трудности…
В сравнении с той миссией задание в Англии выглядело сущей безделицей, а не будь по дороге шторма и кораблекрушения, его можно было бы и вовсе назвать познавательной прогулкой…
Человек, сидевший за столом, мало понимал в деталях профессии Филиппа. А, возможно, совсем ничего не понимал. Человек этот, несомненно, не был воином — подобных себе Легат узнавал бы с первого взгляда. Вернее, он не был воином в доступном большинству смысле слова. Нет, гонец, несомненно, умел обращаться с мечом, прекрасно держался в седле, но настоящим его оружием была не сталь и не стрела. Привезший Филиппу новое назначение, золото и приказ Первого, не привык действовать «в лоб» — ведь вовремя перехваченное письмо да подслушанный ловким шпионом разговор убивают куда вернее, чем лезвие меча. И смерть одного, но очень важного человека громит армии и разрушает государства куда как надежнее, чем гибель тысяч солдат на поле брани.
Да, этот маленький неприятный мужчина с острым колющим взглядом привык действовать исподволь — вечный секретарь, вовремя подающий нужную бумагу, вечный гонец, доставляющий по назначению запечатанный печатью Первого пакет. Вечно второй. Или вечно третий. Вечно незаменимый — глаза, уши, язык господина. Пожалуй, Филипп мог бы убить его ударом кулака — стоит чуть наклониться вперед и попасть в висок, туда, где бьется жилка под землистой пористой кожей. Но смерть гонца ничего не изменит — на его место шагнет другой, с иным лицом, фигурой, голосом, но точно такой же по сути.
«Как я шагнул на место Ираклия, — подумал Филипп отстраненно. — Прости, наставник, что я одеваю твои еще теплые сапоги. Так уж тут заведено — из рук в руки. Пожалуй, и мне пора поискать своего Спироса».
— Да, — сказал он вслух. — Путешествие было не из легких и мне очень жаль моих людей. Всего двое из Двенадцати… Сейчас мы не сможем действовать в полную силу, но к началу лета Первый может рассчитывать на меня.
Гонец сдержанно кивнул.
— Мой наставник, Ираклий… — спросил Филипп. — Я хотел бы знать…
— Он умер, — ответил приезжий быстро, не отрывая взгляд от пергаментов, лежащих перед ним.
— Он умер здесь, — добавил посланник, и Филипп уловил в его голосе раздражение. — Я не понимаю, зачем ему надо было ехать на этот остров… Забираться в глушь… Его могила на монастырском кладбище. Он оставил вам, Легат, какие-то бумаги, не имеющие отношения к делу. Они у настоятеля. Это все.
Филипп повернулся и пошел к двери.
— Да, Легат, — сказал приезжий ему в спину. — Примите соболезнования. Нам было известно, что ваши отношения с легатом Ираклием выходили за рамки общепринятых, но порою такое допускается. Ваш наставник был чрезвычайно полезным для Легиона человеком, и мы надеемся, что вы станете таким же. Удачи. Уверен, что к началу лета мы свяжемся с вами. Где вас искать?
— Направьте гонца в Салоники, — ответил Филипп, стоя в дверях. — По известному вам адресу. Меня не ищите, я сам объявлюсь. цветок, тихонько гудя, и снова принимались ползать по желтой сердцевине, пачкая брюшко тяжелой пыльцой.
ebooksa