Саул подошел поближе и тронул хозяина за руку.
Кожа все еще была теплой, рука легко сгибалась. Флавий умер несколько часов назад. Было около десяти утра, когда он, закончив утреннюю трапезу, спустился в сад, приказав не беспокоить себя до времени дневного отдыха. Иосиф любил работать в беседке, и последние несколько лет проводил там целые дни с начала весны и до осенних холодов, предпочитая ее удобно обставленному кабинету. Беседка действительно была хороша: удобный стол, скамья с матерчатой спинкой, деревянная решетка вместо стен, сплошь затянутая диким виноградом и вьюнком.
Он любил это место, подумал Саул, здесь он и умер. Это справедливо.
— Давно ты его нашел? — спросил Саул негромко.
Садовник, грузный немолодой грек с огромными, заскорузлыми от работы с землей ладонями и красной обгорелой шеей, тяжело вздохнул.
Смерть Флавия ничего хорошего ему не сулила. Наследников у хозяина нет, и если в завещании Флавий никому не отписал этот дом, то вилла отойдет государству. У государства есть свои садовники и найдутся претенденты на виллу. Жаль хозяина! Он неплохо платил и человек был невредный, хоть и еврей.
Садовник почесал шелушащуюся шею и снова вздохнул — тяжело, с искренней печалью.
— Недавно. Полчаса как… Да сразу, как нашел, за тобой побежал, Саул! Я только заглянул, так понял — мертвый!
— Ты что-нибудь слышал? Он кричал? Звал на помощь?
— Нет. Все было тихо. Я всегда, когда проходил — смотрел: он или писал, или ходил, размышлял! А сегодня заглянул, а он вот так… Сидит. Видно, писал и умер. Видишь, стило на столе — из пальцев выпало!
Стило действительно лежало рядом с рукой Иосифа. Пальцы писателя — желтоватые, словно выточенные из слоновой кости, были усеяны чернильными брызгами.
Надо было что-то делать: кому-то сообщать, кого-то звать, но Саул, который давно был готов к такому вот обороту событий, растерялся. Он стоял и смотрел на мертвое тело Флавия, на муху, ползущую по чернильнице, на россыпь каких-то желтых осенних цветов, названия которых он не знал, да на то, как легкий, словно дыхание девушки, ветерок играет с листьями.
Над цветами кружил крупный, с указательный палец, бражник, зависал над махровым великолепием лепестков, пытаясь продвинуть свой длинный хоботок в их сплетение, и снова взмывал в воздух. Саулу казалось, что он слышит гудение крыльев бабочки, но он знал, что это не так — бражник был бесшумен. И двигался медленно он только потому, что ему было некуда спешить. На самом деле бражник был быстр…
— Его надо перенести в дом, Саул, — сказал садовник и снова вздохнул так, будто сердце его переполнилось скорбью. — Негоже покойнику так лежать.
— Позови еще людей, Арсений, — отозвался секретарь чуть погодя.
Он думал, что садовник тут же уйдет, но тот не ушел — остался, словно ожидая еще каких-нибудь слов.
— Позови женщин. Пусть приготовят место в атрии, мы положим его там. Попроси Авиэля найти кого-нибудь, кто прочтет над ним каддиш[152].
— Я понял, — произнес Арсений. — Предупредить, чтобы пока не болтали?
— Все равно… — бросил Саул через плечо. — Пусть говорят, было бы кому слушать…
Он сел на скамью рядом с Иосифом и осторожно, обняв его за плечи, склонил вперед, чтобы тело легло грудью на стол. Он почему-то не мог без содрогания смотреть на тощую, беззащитную шею покойника и торчащую вверх бородку.