Этот странный бег переулками продолжался почти четверть часа. Было жарко и очень влажно. От воды чудовищно пахло, полотняный костюм Каца стал влажен и изнутри, и снаружи, футболка под пиджаком пошла пятнами, и через намокшую ткань проступили заросли на профессорской груди. За годы жизни в Израиле Кац привык к жаре и смирился с дискомфортом, во всяком случае, холод ему нравился гораздо меньше, но климат летней Венеции пришелся Рувиму не по нраву.
Когда он окончательно перестал понимать, куда они идут и где, хотя бы приблизительно, находятся, профессор Каприо втащил его в нестерпимо воняющий сыростью и кошками подъезд, взбежал, задыхаясь, по старым деревянным ступеням к массивной, в полтора человеческих роста, двери. Она была так же стара, как ступени и дом — из-под множества слоев краски кое-где проглядывало почерневшее от влаги и времени дверное полотно. Медная дверная ручка позеленела, стекла в верхней части полопались и потемнели, петли буквально рвали душу пронзительным скрипом — их никто не смазывал минимум несколько лет! Зато засов, который опустил Чезаре, когда они вошли вовнутрь, был толщиной сантиметра в три и перекрывал дверной проем поперек, ложась в массивные проушины явно выкованные вручную.
— Проходи, проходи… — пробормотал Чезаре, двигаясь внутрь полутемной квартиры. — Выпьешь что-нибудь?
— Разве что воды…
— Сейчас посмотрю…
Он слегка успокоился, хотя взгляд продолжал метаться из стороны в сторону.
Рувим был на войне и видел испуганных людей. Все боятся. Кто-то умеет скрывать свой страх — их считают героями, кто-то не умеет и бежит с поля боя — таких называют трусами. А есть люди, которых страх корежит и уродует так, что это не скроешь, но они никуда не бегут и продолжают исполнять свой долг.
Каприо был из таких. От него воняло страхом, как нечистотами от застоявшейся воды в каналах. Он дрожал, обливался потом, но… Он вызвал профессора Каца на эту встречу. Сам отыскал, позвонил, назначил время…
Оставалось выяснить, что случилось. В голове Каца крутилась мерзкая мыслишка: а что, если Чезаре все-таки свихнулся? Он всегда был чуток не от мира сего, а после смерти жены совершенно ушел в работу. Да и жизнь в монастыре на Патмосе вполне могла окончательно раздавить чувствительную личность итальянца. Мало ли что случается с людьми, которые предпочитают жить в замкнутом мирке собственных интересов и представлений об окружающем мире? А что, если…
Мыслишка, хоть и была мерзкой, но вполне достоверно объясняла обстоятельства — от бегающих глаз до странной квартиры и дрожащих, как с похмелья, рук.
— Квартиру я снял, — опередил вопрос Каприо. — На неделю. Я тут долго не пробуду. Мне нельзя.
Он отыскал в глубине холодильника бутылку с минералкой и, порывшись в груде мусора на кухонном столе, извлек пыльный стакан. Судя по всему, стакан пролежал на столе несколько лет. Пыль на его стенках превратилась в каменные отложения. Профессор огорченно взглянул на Каца и поставил окаменелость в раковину полную широ-когорлых банок из-под фуагра, каких-то непонятных кувшинчиков, стаканов самых разнообразных форм, окурков, пустых бутылок и тарелок с высохшими остатками пищи. Чувствовалось, что запустение в съемной квартирке системное, и было всегда — от начала времен. Одна захламленная комната, чугунная ванна в углу у окна, кухонный стол при отсутствии кухни, железный умывальник, веселенько разукрашенный пятнами ржавчины по некогда кофейной эмали. Окно — огромное, от пола до потолка, выходило на стену противоположного дома, расположенную почти вплотную — ее можно было коснуться рукой, слегка перегнувшись через подоконник.
— Что стряслось, друг мой? — спросил Рувим, сбрасывая с колченогого стула стопку старых газет и журналов. — Что с тобой произошло?
— Ничего, — быстро произнес Каприо. — Со мной ничего не произошло.
Он оглянулся. Странно как-то, через плечо, нелепо выгнув шею, словно готов был увидеть в углу готового к прыжку льва. Но льва в углу не было. Там стояла сломанная метла, обросшая понизу мохнатыми клубками пыли и паутиной до совершенно антикварного вида. Итальянец медленно расправил плечи, шея стала на место и он повернулся к собеседнику.
— Пока не произошло, — добавил он.
Под слоем мусора наконец-то отыскалась упаковка с несколькими пластиковыми стаканчиками и Чезаре наполнил два из них минералкой.
— Чем ты испуган?
— Я? — повторил Каприо. — Чем я испуган? Да, Рувим, я испуган, я боюсь… Они всегда приходили за теми, кто что-то знает… Всегда.
Бедняга, подумал профессор Кац. Он все-таки рехнулся. Кто бы мог подумать?
ebooksa