— Пришел из самого Ершалаима, чтобы послушать? — скривил лицо Шимон. — Кто в это поверит? Кто знает о равви там, в столице? Кто? Ты лжешь, Иегуда! Ты всегда, с самой первой минуты мне лгал!
— Неправда. Я и тогда пришел к вам, потому что верил…
— Верил чему? Твои родители были настолько богаты, что не делали разницу между греком, египтянином и римлянином. Разве банкир может быть непримиримым? Для них все были одинаковы! Все, кто мог принести им доход… Ты от того же семени… Сребролюбие у тебя в крови, и ты, как твой отец, будешь делать деньги с кем угодно, лишь бы стать еще богаче!
— Думаю, что это слабый довод, Шимон. Мы жили в Александрии. Жить там и вести дела только с евреями невозможно. Он не занимался политикой, но никогда не отказывал в помощи даже таким, как ты. И я… Он был хорошим человеком. Ты же сам это знаешь… Мне не в чем оправдываться. Не в чем признаваться. Нет за мной никакой вины.
— Я не доверяю тебе…
— Я знаю. Но ты никому не доверяешь!
— Поэтому до сих пор жив.
— Разве то, что ты до сих пор жив, не говорит в мою пользу? Я столько раз мог тебя предать…
Шимон рассмеялся, но невесело, недобро — противным, кашляющим смехом.
— Ты думаешь, что смог бы подобраться настолько близко?
— Я не думаю. Я помню, что мог убить тебя тысячу раз. Но убивал других вместе с тобой и твоими племянниками. Ради нашего общего дела.
— Да, — сказал он, и верхняя губа его задрожала, как у рычащего пса, обнажая крупные желтые зубы. — Я сделал из вас сикариев. А ставший сикарием, остается им до смерти. И после нее. И когда один из непримиримых приходит, преодолев сотни стадий, с сикой под кетонетом, это означает одно — он пришел кого-то убить. Кого-то приговоренного. Ты — непримиримый. Ты пришел, и путь твой был не близок. У тебя в рукаве сика. А ты говоришь, что пришел из Ершалаима сам по себе?
— Весть о речах Иешуа разнеслась по многим селениям. Он проповедовал в Вифлееме, Назарете, и Ершалаим слушал его дважды. Он крестит людей водой, как его брат Иоанн. Говорят, что он умеет исцелять недуги. Кое-кто уверен, что ему под силу оживлять умерших. Люди считают, что он машиах… Разве того, что я перечислил, мало, чтобы о нем говорили? Или ты не веришь в силу его слов? Тогда почему ты с ним?
— Не называй его Иешуа, — сказал Кифа с угрозой в голосе. — Называй его равви. Он учитель. Не ровня тебе.
Я посмотрел в его мрачное, заросшее по самые глаза бородой лицо и ответил, стараясь не нарушить хрупкое равновесие, установившееся между нами.
— Я знаю, что он учит в синагоге. Но назову его равви тогда, когда услышу сам. Верю, что он твой учитель, но моим он еще не стал.
Одно неверное слово, движение, взгляд — и все закончится дымящимися кишками на грязной вытоптанной земле. Моими кишками.
— Признайся, — спросил Шимон, — ты пришел причинить ему зло!
Я покачал головой.
— Нет. Я пришел посмотреть на человека, которого люди называют машиахом. Пришел услышать спасителя. Потому что, как и все вы, верю, что он придет, и кончится власть Рима на этой земле. На моей земле, на вашей земле.
ebooksa