– Мракобесие какое-то, – сказала дрожащим голоском Машенька, по спине которой от нагнетенного доктором страху бегали большие мурашки. – Словно все это не в наш, не в просвещенный космический век происходит…
В полумраке спальни она жалась к Ванечке, но тому и самому было довольно не по себе. Он с опаской косился на лежащую в постели покойницу, понимая, что она и есть виновница тех давних и, очевидно, очень скверных событий.
– На свете есть еще немало уголков, не тронутых прогрессом, – отозвался доктор. – Церковь же наша архаична из принципа. Ну, а тёмные силы, они вечны и неизменны…
– Что же было дальше, Аркадий Эммануилович? – вновь пискнула Маша.
– Дальше? – переспросил Блюмкин медленно, словно разговаривая сам с собой. – Дальше…
– Да! Потушили ли вы отца Виктора?
– Потушили, – все так же приглушенно произнес доктор, кивая головой. Затем вздрогнул, дико огляделся и продолжил рассказ.
3
Оставишь ниточку чувства,
потом легко будет встретиться.
Убедившись в реальной необходимости изгнания беса, мы вместе с отроковицей отправились обратно в Никольский собор. Пока ее мать везла нас туда на «запорожце», та вела себя тихо и скромно. Получив благословение владыки, мы отправили женщину домой, а сами, втроем уже, выехали на епархиальной белой «волге» в направлении Свято-Зачатьевского монастыря, чтобы представить ее дочь лучшему экзорцисту призрачной страны Приднестровье.
Теперь пятнадцатилетняя ведьма стала другой. Мы с отцом Виктором вели машину по очереди, она же, так и сяк вертясь и разваливаясь за нашими спинами на обширном пассажирском сидении, притягивала наши взгляды через зеркало заднего вида. То ли прямо сейчас напускала она на нас свои чары, то ли действовал надкушенный пирог, но мы непрестанно отвлекались от дороги, то и дело рискуя попасть в аварию. Уразумев сие, дабы противостоять воздействию дьявольского наваждения, всю дорогу мы исступленно пели тропари и акафисты святым угодникам.
Но не дремали и вражьи силы на заднем сиденье. Плотный туман стелился по дороге, и ехать зачастую приходилось практически наугад. Несколько раз я чуть не заснул за рулем, а очнувшись, я всякий раз встречал в зеркале насмешливый лукавый взгляд Любы.
На второй день пути мы проехали молдаванский город Оргеев и углубились в буковые леса. Вскоре дорога запетляла, стала нырять в низины, взмывать на холмы, и за окнами автомобиля поползли туманные очертания лесистых гор. Тут-то мы и поняли, что добрались, наконец, до края упырей и преподобных угодников.
Мы проезжали через селения с огромными житницами, крытыми соломой хатами и покосившимися деревянными храмами. Всю дорогу застывшими взглядами нас провожали местные жители и утомленный сельской жизнью крупнорогатый скот. Стоило нам выехать из такой деревни, как тут же в тумане по обе стороны дороги крестами свешивались к нам с пригорков мшистые сыроватые кладбища, уходящие другой стороной в затянутые ряской болота. Средь кукурузных полей лишь изредка мелькал крестьянин со злым недоверчивым взглядом и вилами на плече. А стезя уводила нашу «волгу» все глубже и глубже в дебри Зачатьевской пустоши, где в тесных кельях, просветлившись, бичуют себя скованные веригами благочестивые иноки.
Дьякон только в последний момент успел ударить по тормозам, когда в ночной мгле пред нами неожиданно открылся безбрежный Днестр. Радиатор нашего автомобиля окунулся в воду, и речная волна ударила в ветровое стекло. Когда она откатилась, мы увидели, что от капота клубится пар, и влага на нем бурлит и пузырится. Двигатель заглох навечно, но мы, хоть и сокрушались о том, что нам придется отвечать перед владыкой за потерю машины, конечно же прославили Господа, что не дал он и нам вместе с ней сгинуть в молдавской пучине.
То ли услышав всплеск воды, то ли наши молитвы, вскоре из стелящегося по реке тумана выплыл к нам держащий фонарь лодочник на утлом челне. Старик, царство ему небесное, стал причаливать к нам, и когда киль стукнулся об епархиальную машину, мы перенесли упрямившуюся отроковицу в судно, даже не ступив на приднестровскую землю.
Вода была спокойной-спокойной, а перевозчик стоял мрачный, словно бы давно уже не живой. Он греб одним единственным крупным веслом, степенно перебрасывая его с одного борта на другой, и томным басом тянул беспросветную песнь молдавских лодочников.
Трудно сказать, сколько мы плыли, но в какой-то момент оба берега исчезли, и вокруг нас лишь медленно проползала белесая мгла. Изо рта валил пар, и над рекой было довольно холодно. После теплой машины мы продрогли и мечтали поскорее попасть в невидимую обитель на том берегу. Продрогший сам, отец Виктор сжалился над дрожащей от мороси и демонов отроковицей, снял и набросил ей на плечи свою шинель.
И вот мы вплыли в тихую заводь и приблизились к монастырской стене. Какое-то время лодочник стоял, как вкопанный, и мы бесшумно покачивались в челне возле кирпичной кладки с отсыревшей и местами облупившейся штукатуркой. Наконец мы догадались, что от нас ожидают пароля и бодро пропели: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, поми-илуй нас!» А со стены братья ответили: «Аминь!» – как и полагается, на той же ноте.