– Благодарю тебя, ангел! – воскликнул Блюмкин радостно и очнулся от собственного голоса, скрюченный на канапе в своей приемной. Одеял вчера не хватило, и укрыт он был своей до неприличия старой шубой.
«Так это все мне приснилось! – подумал он с разочарованием. – Эх…»
Пройдясь по квартире, он никого из вчерашних гостей не обнаружил. В прихожей на гардеробе была записка: «Ушли по домам. Как-нибудь заглянем. Спасибо за все. Завтрак на столе».
С ужасом Блюмкин осознал, что спокойный и, как ему казалось, нерушимо стабильный период его жизни закончился. Старая рана заныла вновь. Он должен был, должен был видеть околдовавшую его когда-то отроковицу…
Долго наши герои ломали голову, куда же пристроить Русалку. Даниил после детдома жил в институтской общаге, а уйдя на службу, потерял ее. У Ванечки была только комната в коммуналке, в рабочих трущобах, и этот вариант Даня даже не рассматривал. Такие условия для возлюбленной его не устраивали. Логично было бы пристроить ее на первое время у доктора, но после рассказанной им истории Даниилу не очень хотелось оставлять их в квартире наедине.
Выход был один – поселить ее у Машеньки. Та снимала однокомнатную квартирку недалеко от доктора. И места у нее, как казалось друзьям, было предостаточно. Единственная ее комната больше напоминала просторный покой из какого-то богатого дома. Высокая «трехспальная» кровать, репродукции известных картин в вычурных рамах, ярко-розовые обои… Скорее старая, чем старинная, мебель, пара фарфоровых ваз, туалетный столик с зеркалом и рядом, как нечто само собой разумеющееся, розовое биде.
Эту квартирку она перехватила у своей школьной подруги, которая снимала ее, подрабатывая проституцией и из года в год пытаясь поступить в столичный вуз. После пятой попытки абитуриентка сдалась и уехала пытать счастья где-то в другом месте.
Машенька жила на сто семнадцатом этаже, и чуть ниже ее балкона над пропастью со свистом проносились альпийского типа канатные трамваи. В этом районе жили серьезные, уважающие себя люди свободных профессий, но все же не дворцовая знать. Здесь располагались очень приличные магазины под стеклянными куполами, с галереями и ярусами наподобие нью-йоркских, с очень дорогими ресторанами, в которых можно было встретить порой даже кинозвезду или оперную диву.
– Нет! На моей кровати буду спать я! – отрезала Маша, после рассказа доктора охладевшая к покойнице, а заодно и к подпавшему под ее злые чары товарищу. Тем более что в Машеньке с новой силой пробудилась так мучившая ее на орбите ревность.
– Но, душенька, где же будет лежать она, наша бедная Русалочка?
– Не знаю! – упорствовала хозяйка. – Где угодно. Может и на балконе полежать, она все равно ничего не чувствует.
– Как же не чувствует? – обиженно мямлил Даня. – Она же сейчас смотрит на нас с небес, из рая горнего, где лики святых и праведников сияют яко светила…
– Из пекла адского она на нас смотрит! – скривилась Машенька. – Да уж, праведница! Батюшку в постель затащила, а потом кинула!
– Может, это и не она вовсе, – пролепетал Даня, не находя равноценных по обидности слов.
– Ага! Как же! Не она! А теперь, смотри-ка, вроде уже и окочурилась, а ей все царские почести оказывай! Ведьма окаянная!
«Изнасиловать ее, что ли?» – подумал Данечка неприязненно глядя на Машу, но покосился на Русалочку и передумал.
– Ладно, где у тебя чулан? – спросил он примирительно.
– То-то же, – кивнула разгневанная прачка и пошла в прихожую. Даня поплелся следом. Хозяйка отворила дверцу в крохотную, заваленную доверху барахлом комнатку.
– Вот здесь и будет наша укрытая от злых взоров и языков спальня, – со вздохом сказал Даня и пошел обратно к Русалочке.
Машенька, возмущенно уперев руки в бока, разинула рот, чтобы сказать что-нибудь гадкое, но потом бросила взгляд в чулан, представила себя читающей глянцевые гламурные журналы на обширной кровати и Даню с покойницей в захламленной кладовке, коварно усмехнулась и промолчала. Затем вошла в комнату, бросила Дане, как кость собаке, запасные ключи и ушла в ванную. Скинув халат и уронив с ног трусики, Машенька шагнула в стеклянную кабину и встала под мощные дымящиеся струи.