Люс-А-Гард

22
18
20
22
24
26
28
30

— Так что же с тобой происходит? — не унималась Люс.

— Это как во сне — делаешь то, чего не хочешь и не должен делать, и сопротивляться бесполезно. У тебя бывают такие тяжелые сны?

— Значит, тебе хочется проснуться? — Люс сама справилась с заевшим узлом тесемки и положила руку на грудь вожаку. Сильное, крепкое и горячее тело, которое она ощутила под рубашкой, вызвало-таки в ней прежнюю бурю эмоций, но был во всем этом какой-то странный привкус — не приятный и возбуждающий, как солоноватость пота на гладкой коже, которая дразнила ей язык и губы при поцелуях, которая разжигала жажду, а совсем другое…

Как будто оба они были заняты чем-то ненастоящим.

У Люс произошло раздвоение рассудка и тела — тело принимало ласки и возвращало их вдвойне, а рассудок как будто молотил крохотными кулачками в запертую дверь, вопя, что все это — неправда!

А Том, сорвавший с себя рубаху, был-таки невыносимо хорош собой! Широкие, мощные пласты мускулов на груди, и невесомые, щекочущие, шелковистые волоски на самой ее середине, с которыми хотелось играть губами, и атласная кожа плеч, и крепкий подтянутый живот, и руки, на которых красиво круглились бицепсы, трицепсы и мелкая мускулатура предплечья, — все это, несомненно, было бы просто ослепительным при дневном свете. Но когда Люс ласкала это тело в полном мраке, ей вполне хватало осязания, и она жалела лишь о том, что их кожа не может расплавиться, как будто только это мешало полному слиянию тел…

— Неправда! — взывал рассудок. — Это все наделал индуктор Мэй-Аларм!

— А пошел бы ты… — сказала рассудку Люс. Она взяла руку Томаса-Робина и стала водить ею по своему телу — потому что он, как ни странно, не слишком опытный, еще не знал тех законов, по которым волнуется и радуется женское тело.

Но в конце концов вожак понял, чего от него хотят. И когда он наконец стал понимать тайны ее тела, Люс совсем потеряла голову и, целуя его руки, мысленно умоляла, чтобы он поскорее приблизился к ней так, что теснее не бывает…

У Тома были неплохие задатки — и нежность, и фантазия проснулись в нем, хотя было непонятно, кто их разбудил, Люс или индуктор. Люс даже удивилась — она ждала бури и натиска, прекрасной мужской ярости, а этот красавец-атлет целовал ее ноги, зарывался лицом в ее еще сомкнутые бедра и шептал такие слова, что сердце Люс замирало и вдруг начинало биться с сумасшедшей скоростью.

Уж слова— то индуктор не мог ему продиктовать…

— Ты любишь меня? — спросила Люс, потому что все другие понятия внезапно забылись напрочь, а ей хотелось услышать его голос… его признание!…

— Люблю… хотя и не понимаю, как это случилось, — отвечал том, поднимая голову и откидывая спутавшиеся длинные волосы. — Люблю, но как будто наперекор себе. Когда я целую твою грудь… твою упругую грудь… мои пальцы ищут чего-то еще… Прости, со мной творится что-то странное…

— А не чувствуешь ли ты боли в спине? Ну, между лопаток? — вдруг спросила Люс.

— Ерунда, — беззаботно отвечал вожак. — Это какая-то лесная нечисть сквозь камзол и рубаху прокусила. Хуже овода… Да что мы о всякой чепухе?… Какая ты тонкая… Тебя можно охватить пальцами одной руки…

Он и попытался — но ничего, естественно, не получилось.

— Вот видишь! — воскликнул рассудок. — Это все индуктор виноват! Это не ты, твоя грудь, твоя кожа, твои волосы, твой запах — а черт знает что на молекулярном уровне!

— На моем молекулярном уровне! — возразила ему строптивая Люс.

— Ловко тебе отомстила Мэй-Аларм за своего поэта… — вздохнул рассудок. — Ладно, я умолкаю, а ты — как знаешь.

И тем не менее он всего лишь затаился в засаде, и Люс понимала, что не так-то просто будет от него избавиться.