Люс-А-Гард

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я действительно перелетная птица, — сказала она, — и перелеты у меня дальние. Но вы говорили, что отсюда можно как-то незаметно выйти. Или мне послышалось?

— Прошу вас, — юноша сдвинул резную дубовую панель, и Люс увидела узкий ход, скорее даже лаз.

— И куда же мы попадем?

— Знаете, — на поэта опять, видимо, накатило настроение, — я рос хилым, болезненным ребенком, как цветок в тени каменной стены, которому никогда не суждено зацвести. Я не участвовал в играх других детей, румяных и звонкоголосых…

Люс поняла — мальчишки поколачивали-таки это хрупкое создание, невзирая на высокое происхождение.

— Взрослые из-за этого смеялись надо мной…

Люс прислушалась — по галерее кто-то громыхал сапожищами.

— …и я всегда старался найти уединение. Поэтому я знаю Блокхед-холл лучше, чем все его обитатели, вместе взятые. Старый Барри показал мне кое-что, да я и сам умею простукивать стены. Вот этот ход ведет в толще наружной стены к донжону, а потом мы можем выбирать — или подняться на самый верх донжона, или спуститься вниз, в погреб.

Натура у Люс иногда была романтичная — когда дело касалось таких невинных вещей, как старинные вышивки, пейзажи и натюрморты. Ей захотелось поглядеть на окрестности с высоты донжона, и юноша радостно повел ее совершенно темным ходом. Он-то шел свободно, зная здесь каждый поворот и каждую ступеньку. А вот Люс двигалась медленнее и стал отставать — она не видела впотьмах, как сова, и у нее не было природного локатора, как у летучей мыши.

Сэр Эдуард остановился, и Люс налетела на него. Странно было то, что Люс не наткнулась грудью на его спину, а оказалась в его объятиях.

— Я позволю себе просить прощения у прекрасной и высокородной леди, — витиевато начал юноша, не выпуская Люс, — за свое дерзкое и грубое, хотя вполне уместное предложение.

При этих словах он чуточку приблизился к Люс, чтобы слегка прикоснуться грудью к ее груди.

— И что же это за предложение? — насторожилась Люс. Все-таки мальчик был родным братом лорда Блокхеда, а от того женщина могла дождаться только приглашения в постель.

— Будь мы в освещенном помещении, я бы никогда не посмел обратиться к вам с такими словами, — продолжал изощряться влюбленный поэт. — Но мы здесь вдвоем, без соглядатаев, вокруг полный мрак, и я просто не вижу другого пути, чтобы… нет, простите, я боюсь оскорбить ваше целомудрие этим предложением!

Люс, слегка упиравшаяся ладонями в его плечи, всем телом почувствовала, как бьется сердце юноши.

— Для того, о чем вы собираетесь меня просить, — пытаясь обратить все в шутку, ответила она, — здесь слишком мало места, и я даже не представляю, добрый сэр, каким именно манером в этой норе можно осуществить то, что вы задумали. Жесткость ступенек и сырость каменных стен тоже вряд ли будут этому способствовать. Буду очень благодарна, если вы сперва объясните мне свой замысел на словах. Это несомненно расширит мой жизненный опыт.

— Обещайте, что вы простите меня за дерзость! — пылко потребовал юный лорд.

Люс подумала, что если она не простит — то куковать ей в этом каменном колодце по крайней мере несколько часов — пока она сама не найдет способ отсюда выбраться.

— Мы, перелетные женщины, всегда охотно простим нахала, но никогда не прощаем растяп, — обнадежила она сэра Эдуарда.

— Тогда я позволю себе попросить вас дать мне вашу нежную, тонкую, благородную руку… — и лорд от избытка чувств замолчал.