ЧЕРНАЯ ШЛЯПА

— Ты должна была испугаться, — назидательно сказал Марк, — И прижаться к моему плечу. А я бы тебя утешил.

Марк переключил радио на рок. Хвостатый докурил трубку и принялся набивать её снова.

— Прекрати, Том, тут нечем дышать, — проворчал Марк, — Открой окно.

Том недовольно цокнул и открыл окно. Тут же в салон ворвались мелкие капли дождя и ледяной пронизывающий ветер.

— Так, подышали свежим воздухом и хватит, — сказала я, — Холодно ведь.

— Мне нет, — пожал плечами Марк.

— А мне да, — проворчал Том, — Поэтому я закрою.

— Хотя бы не кури, — взмолился Марк.

Под рок-музыку и возбужденную болтовню ребят мы доехали до деревни. Я вышла, попрощалась с каждым из них и пошла в дом. А они зачем-то поехали дальше, вместо того, чтобы повернуть обратно, в город огней и кафетериев.

Песня о живой

Кукушка из часов. Охапка листьев, разлетающаяся в сторону юга. Как будто так уже было. Как будто так уже будет.

Кукушка из часов. Сквозняк, открывающий дверь. Кто-то стоит на пороге. Кто-то, пахнущий смолой и хвоёй.

Кукушка из часов. Начало отсчета. На последнем издыхании бьют куранты. Когда закончится бой, всё исчезнет. И запах хвои, и золотые листья, и белые перья в воде, и гранитовые скалы.

Кукушка из часов. Только она да старый дом, единственная тропинка, ведущая к нему, заросла вереском и полынью. Снег уже не греет — он обжигает. Пламя в камине превратилось в тлеющие угольки. Прямо как я.

Больше не сплю. Больше не сижу дома. По ночам я гуляю по тропинкам, слушая ухание сов и стрекот кузнечиков. Похожа на взъерошенного мокрого птенца. Вернуться бы в теплые дни.

Я начинаю слышать шепот колосьев. они говорят о загорелых босых ногах, порхающих мотыльках, дождевых червях и пылью из-под колес машин. Деревья поют о старых жильцах, которые сбежали из этой тишины, побросав дома, полные секретов, старых игрушек и музыкальных шкатулок. Птицы рассказывают о прошедшем лете. Кроты — о поверхности, для них такой же недосягаемой и смутной, как для нас небо.

Они смешиваются воедино, а я, сколько бы не затыкала уши, не могла от них скрыться. Сначала я пугалась, потом мне стало всё равно. Всё смешалось в единую кашу, явь с наваждением и радость со страхом. Это было как дремота, как сон, в который иногда пробираются частички реальности. Никто не замечал этого, или я не замечала других.

Когда я засыпала, я ходила во сне. Ходила по пустырям и заброшенным местам, бродила безцельно, резко просыпаясь и пугаясь. Потом с трудом находила дорогу назад, едва помня, где я живу и как меня зовут. Воспоминания куда-то утекли.

А потом я перестала видеть лица. Люди были лишь размытыми пятнами. Вокруг Нэнси было пусто, и сама она была прозрачна, а Дейла всегда окружал осенний ветер и пожелтевшая хвоя. Габриэль была изранена и вывернута наизнанку, а с Клариссы стекала вода.

Да и я сама представлялась себе одной сплошной раной, в которую попадало все. Одна язвенная, гноящаяся рана, полная всего скверного. Магнит, который притягивался ко всему. И самое страшное было в том, что сопротивляться я могла с трудом. Шляпа оказалась запертой в шкафу и благополучно забытой.