Длинная Серебряная Ложка,

— Не знаю. Я не спросил, — виновато ответил Леонард. — Он сказал, что интересуется фольклором.

— Чем?

— Ну там сказки, прибаутки, заговоры от вросшего ногтя… Фольклор — это основа растущего национального самосознания, — продекламировал юноша. — Про крайней мере, он так сказал. Очень славный молодой человек…

— А ты уверен насчет последнего пункта?

— То-есть?

— Что перед тобой был человек, — пояснил Штайнберг, чувствуя в груди завихрения гнева, ледяного как арктический шторм.

— Да, к-кажется…

— Кажется?

— Точно да! — убежденно заговорил Леонард. — Он попросил у служанки хлеба и сыра.

— Значит, они еще не начали прибывать. Хотя не исключено, что этот твой приятель у них на посылках. Так, — отозвался Штайнберг. — Так. И ты предложил ему прокатиться в нашем экипаже — куда, кстати?

— В замок Лютценземернн, познакомиться с графом.

— Леонард, ты выжил из ума! — простонал отец, прикрывая глаза рукой. — Ты хотя бы представляешь, олух, как это может быть опасно!

— Но….

— И после того, что произошло! И буквально накануне Бала!

— Ты думаешь, что между все этим есть взаимосвязь?

— Я уже не знаю, что и думать.

Он обессиленно рухнул на стул, который возмущенно скрипнул от такого обращения. Сын встал рядом. Ему хотелось упасть на колени и обнять отца, но Штайнберг-старший мог расценить это как чрезмерную вольность. Кроме того, Леонард не знал в точности, когда тот в последний раз менял белье. Несвежая рубашка это рассадник бактерий, а отец сейчас такой рассеянный. То ли еще будет через неделю, когда распроклятый Бал наконец состоится.

Вернее, не состоится — вот в чем ужас-то. Но об этом пока что никто не знает.

— Прости, отец, я поступил глупо, — промямлил Леонард. — Конечно же, никуда я с ним не поеду.

— Наконец-то здравая мысль. Нам сейчас нужно сидеть тише воды и ниже травы.