Длинная Серебряная Ложка,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Что ж, я был о вас лучшего мнения, фроляйн Лайд. Вы оказались гораздо более легкомысленной особой, чем мне подумалось в начале. Но выбор, конечно, ваш. Разрешите хотя бы проводить вас до дома?

— Если вам так угодно, герр доктор, — нехотя согласилась она.

Ничего, как только он отвяжется, можно еще раз попытать удачу. Вдруг на этот раз повезет. Если, конечно, бандиты не раструбили на весь квартал или о ее феноменальных добродетелях, или о ее способности превращаться в Горгону с пол-оборота.

Отсюда до ее квартиры было недалеко, и уже через десять минут они стояли возле подъезда. Фроляйн Лайд едва сдерживала нетерпение, но доктор все никак не уходил.

— Могу я поцеловать вас на прощание?

Поколебавшись, сиделка протянула руку. Доктор осторожно взял ее в свою.

— Такая холодная. Вам следовало допить чай. Но я не такой поцелуй имел в виду.

В следующий момент он уже крепко сжал ее запястье. Сколько рюмок он выпил? Две, три? Ой как плохо!

— Нет! — закричала фроляйн Лайд, но ее глаза, как намагниченные, уставились на обнаженную шею доктора. Еще в кабаке, разгорячившись, он расстегнул воротник, а после забыл привести себя в порядок.

— Всего один? Дружеский?

— Сейчас же отпустите!

— Что, разве не так поступают герои готических романов, которые вы, девицы, просто обожаете?

— Прекратите!

— Обычные мужчины вам не по нраву! Вам подавай плащ и шпоры!

— Видеть вас не могу!

— Я настолько вам противен?

— Наоборот, — прошептала она и упала ему на шею.

От неожиданности доктор дернулся, замолотил руками по воздуху, но уже совсем скоро впал в оцепенение. Не отрываясь от его горла, вампирша огляделась по сторонам. К счастью, улица была пуста. Ангелы-хранители всего квартала в ту ночь получили премиальные.

Покончив с трапезой, вампирша вытерла губы о рукав и тут же тихо обругала себя за неряшливость — ну вот, манжету хоть выбрасывай. Интересно, у древних вампиров получается аккуратнее или они тоже краснеют и мямлят себе под нос, когда относят одежду в прачечную?

Затем она осторожно уложила своего начальника на мостовую. Он был жив, хотя и в глубоком обмороке. Шею украшала рваная рана, а на воротнике виднелись темные пятна, словно кляксы, сорвавшиеся с пера неловкой ученицы.