— Что, Борис Николаевич, не получается? — вдруг услышал он над ухом знакомый голос.
Ёлкин поднял голову и увидел рядом с собой Григория Явленского. Он был, как и в прошлую их встречу, в пасторской рясе и с томом своего талмуда в руке.
— Это вам, Борис Николаевич, не страной управлять, — назидательно продолжал Григорий Алексеевич. — Может, для того, чтобы страной управлять, и достаточно окончить строительный институт, но чтобы наловчиться доставать пробки из бутылок…
Тут терпение Ёлкина было вознаграждено, и на последней неоконченной фразе Явленского пробка, произведя характерный звук — шп-пок! — вылетела из бутылки прямо Григорию в лоб под пышной курчавой шевелюрой.
— Борис Николаевич, вы нечестно поступаете со своими оппонентами, — посетовал пастор заблудших душ, — вы на них оказываете физическое воздействие. Это неправильно. Своих оппонентов нужно уважать.
— Я тебя уважаю, Григорий, — беззлобно ответил Ёлкин. — Уважь и ты меня: помоги пробки доставать. А то скоро Муцовна свою лавочку закроет, понимаешь, а у меня ещё шесть бутылок осталось.
Явленский весьма оскорбился такому недостойному предложению, гордо отворотил голову и, помолчав, продолжил:
— Борис Николаевич, Вы не находите, что Ваше положение в данный момент не соответствует Вашему статусу бывшего президента?
— Если я не сдам сегодня посуду, то останусь голодным, — спокойно отвечал Борис Николаевич. — Я и так своим корешам много задолжал. Не хочу больше быть на их иждивении.
Явленский с великой жалостью сверху вниз взирал на эту несчастную душу, которую вряд ли ему придётся когда-нибудь спасти.
— А ты-то, Григорий, как на свалке очутился? — спросил Ёлкин.
— Я пришёл наставлять на путь истинный этих заблудших овец, — высокомерно кивнул Явленский на обитателей.
— Ты знаешь истинный путь, Григорий? — миролюбиво спросил Ёлкин, приведя в товарный вид следующую бутылку.
— Да, я знаю истинный путь! — вскинул голову пастырь Григорий. — Только я один знаю. Больше никто.
— Хм! — хмыкнул Ёлкин, дёрнув со всей силы шнурок.
Очередная пробка, вылетев из бутылки, со свистом пронеслась мимо уха Явленского. Тот надменно отстранился.
— Вот и Зюзюкин считает, что только он один знает истинный путь для России, — продолжал спокойно рассуждать Ёлкин. Он здесь за короткий срок превратился в настоящего философа. — И Жигулёвский считает, что только он один знает истинный путь. Я вот тоже думал, что знал. Я думал, что только я, я один смогу вывести Россию из тупика. И, видишь, чем это кончилось? Вот сижу на свалке, пробки из бутылок достаю.
— Мне не нравится этот артобстрел, Борис Николаевич, — опасливо наблюдая за следующей пробкой, проговорил Явленский. — Вы не сможете меня уничтожить!
— А зачем мне тебя уничтожать, Григорий? — удивился Ёлкин. — Ты мне не страшен. И никогда особо не был страшен. Много всяких мосек облаивали меня, понимаешь. А устоял я. Шёл себе, да шёл своей дорогой. Как тот слон из басни.
— Вот именно, как слон, извините, Борис Николаевич, — ядовито заметил Явленский. — Как слон в посудной лавке, можно сказать. Сколько горшков переколотили, сколько народу передавили!
ebooksa