Дома, как и следовало ожидать, его никто не понял. Жена, услышав о том, что мужу переданы бразды правления нижнечмыринским сельхозкооперативом криво улыбнулась.
– В дырку сортира с первого раза попасть не можешь, а все туда же – в руководители!
– А как же кухарка, которая согласно Ильичу может управлять государством? – уже лежа в постели спросил Никанорыч.
В ответ супруга сочно, с надрывом захрапела. К Никанорычу же сон не шел. Он думал. Размышлял и строил планы.
– А где наша не пропадала! – прошептал Льняной глубокой ночью и пружины кровати заскрипели в унисон его мыслям. – Главное в председательстве что? Правильно! Вовремя украсть и доказать всем, что это вполне согласуется с государственной политикой возрождения села!
Ровно в шесть утра с кровати встал уже не затюканный скотник, а сверхчеловек, готовый к созиданию, а если потребуется, то и к разрушению.
Никанорыч долго скреб перед зеркалом свою замшелую и совсем не председательскую рожу. С трудом втиснул могучие телеса в пиджак, купленный лет двадцать назад.
Ровно в семь он уже стоял у конторы с портфелем, который отыскал в сарае под грудой старой конской упряжи. Этим портфелем пользовался в свою бытность бургомистром дед Льняного, который теперь, наверняка, с умилением взирал на внука с небес.
Вопреки ожиданиям, никто не погнал Никанорыча от конторы пинками. Мужики, завидев толстяка-скотника в странном наряде, предпочитали разглядывать его издали. В половине восьмого приехал вчерашний чиновник, знавший, как видно толк в назначении-снятии председателей. Все было обтяпано на диво быстро и ловко. Члены правления, не успевшие опохмелиться после вчерашнего, единогласно проголосовали за Льняного, а одноногий сторож Феоктистыч даже выступил с крайне безграмотной, но душевной речью. Суть ее сводилась к тому, что с приходом Льняного «Красный пахарь» выберется-таки из нищеты, в которой находился с момента своего основания в далеком 24-м и достигнет сияющих вершин колхозного Олимпа.
Феоктистычу аплодировали минут пять, а главный в деревне бездельник и бабник Сенька Безшапко так расчувствовался, что, пожимая Никанорычу руку, зарыдал.
– Я знал, – бормотал он, размазывая по морде скупые слезы. – Я верил, что свершится…
Первым постановлением нового председателя было назначение Феоктистыча своим заместителем, а Сеньки – главным инженером. К середине дня Никанорыч настолько освоился на новом месте, что обматерил бухгалтершу, сунувшую ему под нос листки с какими-то лиловыми слушали-постановили.
– Делом! Делом надо заниматься, дура!
Каким именно делом надо заниматься Льняной пока точно и сам не знал. Однако в конце рабочего дня провел первое совещание, а потом всю ночь пропьянствовал в обществе Сеньки и Феоктистыча.
– Я тебя, дед обязательно к ордену представлю! – обещал он Феоктистычу. – Как ветерана!
Пьяный Феоктистыч имел к ветеранам такое же отношение, какое имеет комбайнер к космическим полетам. Ногу, правда, он потерял во время войны, не в боях, а заснув под забором в двадцатиградусный мороз. Однако с председателем был полностью согласен.
– Мне без ордена никак нельзя! Какой я, к свиньям собачьим, заместитель без ордена?
Ночевал Льняной в кабинете, на сдвинутых стульях, а утром, хорошенько опохмелившись, показал всем Нижним Чмырям то, на что способна кухарка, получившая пост.
Жене, заявившейся в контору, как волхв, принесший дары, председатель без предисловий подбил глаз, выпер за дверь и громогласно объявил подчиненным.
– Чтоб больше мне эта корова на глаза не попадалась!
ebooksa