От желания действовать Мишка едва не свалился с насеста. Он спрыгнул на твердую землю, позабыв вытереть задницу, натянул штаны и бросился к дому, размахивая обрывком газеты.
– Гриня!
– Чего?
Бурый допил самогон и пришел в прекрасное расположение духа. Поэтому предложение Чубея прочесть статью в штыки воспринимать не стал. Пошевелив губами, он поднял глаза на Мишку.
– Ну?
– Баранки гну! Я – властелин села!
Гриня с сомнением посмотрел на Чубея, который принял позу монумента Ленину.
– Ты?
– Я!
– Иди коровам хвосты крути, властелин. Видать сильно тебя мячиком-то шибануло…
Оторвин вдруг прыгнул на Бурого и схватил его за отвороты плаща.
– Идиот! Не понимаешь, какой нам момент представился? Можно всем кузькину мать показать!
– Зачем?
В былые времена Бурый смахнул бы с себя Мишку как соломинку, да еще и съездил бы по морде, но сегодня, ошеломленный натиском, он просто продолжил сомневаться в правильности постановки вопроса.
– Тебе че больше заняться нечем? Может прокакаться до конца не успел? Так вернись – еще не поздно.
Удар в челюсть был не только сильным, но и неожиданным. Бурый плюхнулся на задницу и вскинул ноги, демонстрируя протертые до дыр подошвы. Он был сильнее Мишки по крайней мере в два раза, но в данном случае правда была не в силе, а сила была в правде. Чубей поставил ногу на грудь поверженного Грини.
– Ты со мной или как?
Бурый взглянул на Оторвина снизу вверх. Веснушчатое лицо Мишки было не просто одухотворенным. Оно сияло неземной красотой и мужеством, свойственным лишь олимпийским богам. В волосах Чубея путались облака, а тощая грудь вздымалась подобно кузнечным мехам. Давид поверг Голиафа. Бурый сдался, окончательно и бесповоротно признав лидерство Чубей-Оторвина.
– Думаешь, прорвемся?
– Уверен! – завопил Чубей, брызгая слюной, словно у него наступил эпилептический припадок. – Собирай мужиков!