На самом деле

22
18
20
22
24
26
28
30

И тот нож, который боевой, не складной, а самый правильный, который обычно сзади между лопатками, так, чтобы можно было выхватить, заведя руку назад — его тоже пришлось оставить. Ну, просто горб выходил, если в таком красивом свитере. Да еще и сам свитер — это пока его задерешь, пока достанешь рукой до ножа — да тебе сто раз по лицу уже прилетит.

Большая плоская зажигалка-шокер из кармана рубашки тоже была выложена на стол. Некрасиво оттопыривалось и торчало. И никуда ее больше не приспособишь.

Вот теперь, повертелся он перед зеркалом в прихожей, вроде, выглядело нормально. Прилично выглядело. Да что там — прилично… Просто отлично все выглядело!

Он же не зря купил этот свитер. В нем — хоть куда. Хоть в ресторан дорогой, хоть даже в театр. Это раньше в театр надевали фраки или смокинги. Теперь — джинсы, пиджаки с кожаными локтями и свитера грубой вязки, подчеркивающие богатство и одновременно интеллигентность театрала.

С сожалением отложил компактный, но вместительный и крепкий кожаный рюкзачок. На свидание или в театр с рюкзаками не ходят. А там у него и два фонарика разного размера на всякий случай, и сухой паек на пару дней, и вода, и кроме воды есть во фляжке — а как же без этого!

Свитер — он же был куплен с премии за последнее дело не просто так. Он был куплен по поводу. И не только по тому поводу, что были деньги, а еще и потому, что в кои-то веки зван был в театр. А про ресторан сразу после театра — это он уже сам догадался и предложил. Не маленький, понимает. На пенсию уже скоро.

Так как — ресторан, то приходилось ехать общественным транспортом. Если на машине, то никакого же ресторана. Или как получается: сам не пьешь, а девушку поишь? Некрасиво. То есть, получалось из-за этого, сначала в маршрутке, а потом в метро. В нем Михаил Петрович не был с две тысячи лохматого года, когда молодым майором лично руководил поимкой зарвавшихся карманников. Докладывали, что теперь там чисто.

В тесноте и толкучке вагона он почувствовал чужие пальцы в кармане. Не глядя, прижал, рванул, закрутил с хрустом.

— Ай, дяденька! — заныл мелкий тонким голосом. — Больно!

— Я тебе сейчас дам дяденьку! Я такое больно сделаю!

— Отпусти ребенка, сука! Не трожь ребенка!

Народ кучно сгрудился, пихая друг друга ладонями в грудь и выясняя подробности, пока вошедший на остановке мужик, прислушавшись и приглядевшись не врезал прямым в нос Михаилу Петровичу. Молча, ничего не говоря — в нос. Аж брызги красные во все стороны. И тут же сам словил слева от другого. Драка выкатилась на перрон, бегущий воришка сшиб кого-то на эскалаторе. Там тоже завязалось. Слабый голос черномундирного метрослужителя с дубинкой на боку был заглушен ревом толпы, выплескивающей из себя всю накопленную злость.

Михаил Петрович, разбрасывая красные капли, выскочил из клубка тел, привычно лапнул себя по боку — нет пистолета. Подмышку — нет пистолета. На него шел, пританцовывая, какой-то молодой и крепкий мужик со сломанным носом и татуировкой, выползающей из-под белого воротника рубашки. Складной — слева! Нет его. Нож за воротником… Какой воротник? Он в свитере, как интеллигент последний. И сбежать не удастся — везде народ.

А на улице, когда он, качаясь и припадая на ногу, выбрался на воздух, слышна была далекая стрельба, поднимались дымы, стояли в горящих пробках автобусы и где-то далеко мерно, как море, шумела толпа.

— Началось, эх, началось, братцы, — восхищенно вопил какой-то расхристанный мужичонка, тоже капающий кровью из разбитого носа. — Эх, блин, за все теперь ответят! Эх, мы!

* * *

Михаил Петрович проснулся по будильнику. Полежал пять минут ровно, переваривая сон и вспоминая подробности. Потом убрал постель, как делал всегда. Это дисциплинирует. Потом сделал силовую зарядку, принял душ и выпил кофе. Почитал книгу, посматривая на часы. Пообедал вовремя. Ровно за два часа начал собираться.

Рука потянулась было к новому красивому свитеру. Как в кино шестидесятых про усталых и очень умных докторов всяческих наук. И про журналистов, которые объездили весь мир, а теперь немножко устало и иронично общаются с молодыми девушками.

— Стоп! — сказал сам себе громко. — А пошло оно все!

И надел форменную куртку с погонами, под которую прицепил кобуру скрытого ношения. Вторую кобуру с травматическим пистолетом он повесил на брючный ремень. И ножи рассовал по местам. И рюкзак с полезным и нужным запасом выглядел очень по делу.

* * *

В метро было пусто и тихо. Никто не задирал никого. Народ сидел, уткнувшись в экраны своих читалок, смартфонов, планшетов и ноутбуков. Мужчины и молодые пацаны исправно вскакивали, уступая место входящим женщинам и старикам. Голос в репродукторе был мягок и узнаваем — какой-то артист, не иначе. По перрону гуляли тройками патрули в сером и черном, регулярно отзывая по каким-то своим приметам того или иного в сторону для проверки документов.