– Сам не знаю. Всплыло.
– Угу. Так что тебя мучает? Что за томленья?
– Видишь ли, – Толя неожиданно решил все ему рассказать. – Есть еще одна девушка…
– Ого! И ты ее любишь?
– Кажется, да…
– Так кажется, или да?
– Во всяком случае, забыть я ее не могу.
– Дело плохо, – рассудил Вингер. – Есть у меня одно стихотворение про любовь – послушай:
Ну, как?
Толя пожал плечами. Стихи не произвели на него особенного впечатления. Да и рассказаны они были с таким пафосом уже состоявшегося поэта, которому всеобщие восхищения уже вошли в привычку, что было просто противно.
– Не шедевр, – честно сказал Анатолий.
– Что? Почему? – Удивлению Вингера не было предела.
– Во-первых, налицо влияние Маяковского, и не очень благотворное в данном случае. Во-вторых, разложить любовь по полочкам – не самый лучший ход для стиха. Романтики нет, широты взглядов! Да и рифмы скучные.
– Тоже мне, критик нашелся! – проворчал оскорбленный Вингер. – Попробуй, лучше сочини!
– И попробую, – легко согласился Толя. – Глядишь, чего получится.
Он повернулся и пошел к костру. Там все уже спали. Или почти все.
– Я уже заждалась! – горячо прошептала Рели, принимая Анатолия в свои объятия. Вместе им совсем не было холодно, до самого рассвета.
А Вингер еще долго сидел на берегу озера, пялясь в темноту.
– А ведь он прав, – шептал он. – Зажрался я. Уже и на любовь сверху вниз смотрю. Поэт свои стихи выстрадать должен, а я… Будто одолжение кому-то делаю…
Толя проснулся, как и заснул – в обнимку с Рели. Еще никто не встал, и он тоже решил не торопиться. Прижался к девушке поплотнее и стал размышлять. О многом и о разном. Через несколько минут зашевелился лежащий неподалеку Соломон. Он встал, зевнул, посмотрел в глаза Толе, понял его слабость и в гордом одиночестве пошел в лесок. Тут же проснулся Офзеринс. Он сел, потряс головой и вдруг, словно вспомнив что-то, вскочил на ноги. Глаза его бешено вращались в орбитах.