Сказание о Распрях

— Никак вы всполошились, трусы? — Хмыкнула Рыжая и снова залезла на свою лошадь. — Да, враги на горизонте, но им три дня пути; нужно что-то предпринять.

— Я знаю, что делать. — Нашёлся Годомир и потёр медную лампу, подаренную ему когда-то купцом из Магхра, Лариохом уль-Вулкани. Лютояр прекрасно, отчётливо осознавал, что сапоги-скороходы и ковёр-самолёт можно было использовать лишь по одному разу каждый, и оба тех раза были применены.

Явился тогда из лампы джинн немедленно и спросил, чем он может быть полезен; но предупредил, что загадать можно лишь три желания.

— У Айдара три морды вместо одной; оттого и трёхглавым змием он зовётся. Перенеси ты меня к жилищу птицы Самрук, и будет это первым твоим заданием.

И доставил Годомир джинн в Самруктас, а тот, недолго думая, уселся под валуном и стал ждать, когда Самрук пожалует сюда. Но услышав сильное сопение, понял Лютояр, что сел он не у валуна, а у когтя сильной птицы, настолько огромною она была.

И взобрался хладич на спящую птицу, и стал щекотать ноздри Самрук камышом. Та приоткрыла свои глаза и немедленно проснулась.

— Кто нарушил мой покой? — Пыхтя, фыркнула птица.

— Годомир я Лютояр, наследник хладского престола; а привело меня дело.

— Чего тебе от меня нужно, Годомир? — Важно сказала Самрук и зевнула. А потом стала чистить клювом одно из своих крыльев, не шибко обращая внимания на королевича, которого точно ветром сдуло, и покатился он в дюны.

— Идёт на нас армия большая, и Айдар, твой давний враг, там в арьергарде. Замыкает он, венчает шествие поганых гоблинов, и без тебя нам не управиться.

— Так и быть; я помогу. — Согласилась птица. — Только нужно каким-то образом остудить его пламя, иначе выжжет дракон и оперение моё, и вашу землю. И останусь я без одёжи, а вы без урожая.

И встретил Лютояр давнего друга своего, Эрла Танцующую Лапку, спустившись в пещеры, и также, как и Самрук, попросил о помощи. Белых же мышей, мышей благого Ксандра не пришлось просить ни о чём: они уже были, где полагается.

И вот, лежит и спит дракон без задних ног, и гоблины, и дивы. И росло там совсем рядом много влагособирающих растений. И перегрызли мыши стебли некоторых из них. И полилась из магических кувшинок, фиалок, сирени и нарциссов в ноздри и приоткрытую пасть Айдара роса; да не простая — волшебная, да на два ушата объёмом. А чтобы не перевернулся вдруг Змей Горыныч на другой бок, где не растут те цветки, то оплёл его за целую ночь паук-сенокосец паутиной так, что сдвинуться туше было бы невозможно.

И продрал зеньки свои змий проклятый, и хотел было сделать отрыжку огненную, да только пар из пасти его пошёл; начал дракон кашлять и чихать, и глаза слезиться стали.

И выпил Годомир зелье друидово, что научил его готовить Седобрад, и стал крепче и сильней. Пригубила и Воительница. И помылся хорошенько в бане Годомир перед боем; свеником берёзом и мылом дегтярным, и точно народился.

И покрыло поле, как уже бывало, тень большая, тень громадная: сдержала своё слово птица Самрук и прилетела; и на правом её крыле прятался Годомир, а на левом — Хельга. И вступил в борьбу с Самрук Айдар не на жизнь, а на смерть, и потерял одну голову за другой, ибо и Рыжая, и Лютояр также вершили суд свой над драконом. И пал Айдар, и погиб, и туловище его при падении задавило вия и часть гоблинов. И разбежались в страхе они, но дивы и дэвы пошли дальше, не взирая ни на что. Кощей же куда-то исчез, выйдя сухим из воды.

И отпустил Годомир Самрук, не силах её больше держать подле себя; и взмахнула крыльями птица важная, птица гордая, и исчезла за горизонтом.

И одолевать начал Лютояр, и войско его, и дрогнули уже было редеющие ряды кочевников, как вдруг выехал оттуда мужичок с ноготок, и сотряс воздух своим писком:

Надеру тебе я зад — И отправлю прямо в ад!

И был это батыр Ер Тостик, по прозвищу Козий Хвостик.

И сошёлся он в сечи великой с Годомиром, и помял того изрядно, ибо изворотлив был, как заяц. Но изловчился Лютояр, взбешенный тем, что его швыряет оземь за руку по левую и по правую сторону от себя какой-то карлик. И лежит Ер Тостик, Козий Хвостик на примятой ещё драконом траве, и более не дышит.