Кредо холопа

22
18
20
22
24
26
28
30

Эти новые обвинения, никак, на первый взгляд, не связанные с прежними, довели Гришу до состояния паники.

– Я верующий! – закричал он истошно. – И не смутьян. Я хороший!

– Почто против бога идешь? – заорал на него надзиратель.

И опять Гриша не понял, каким именно своим поступком он пошел против бога. Не тем ли, что забил на навоз и сел отдыхать? Перевоз продуктов жизнедеятельности крупного рогатого скота трудно было назвать богоугодным делом, но Гриша слабо разбирался в вопросах религии. Он хотел внести ясность и задать своему собеседнику вопросы, способные пролить свет на творящееся вокруг непонятно что, но собеседник не пожелал продолжать разговор в рамках цивилизованных норм. Вновь засвистел кнут, и всякий раз это воспитательное орудие находило Гришино мясо. Крича и плача, Гриша свалился на землю и закрыл лицо руками, дабы гуляющая по его телу плетка не выбила ему глаза.

– Вот тебе, нехристь! Вот тебе! – усердствовал душегуб.

– Помогите! – закричал Гриша, утративший способность соображать. – Милиция… Тьфу ты! Полиция!

– Ага! – вдруг обрадовался садист. – Понял свою вину, иуда! В полицию просишься. Я из тебя, нехристь, все смутьянство выколочу, ты у меня не то, что в полицию, к ветеринару запросишься. Против бога идешь! Против барина своего, божьего наместника на земле!

– Ни против кого я не иду, – простонал Гриша с земли. – Я хороший, хороший....

– Не верю! Ты делом докажи, что хороший. Православным подвигом. Вот перетаскаешь за сегодняшний день эту кучу, дам тебе второй шанс, а нет – завтра же выпишу тебе направление к ветеринару. Понял, скот? Пока кучу не перетаскаешь – спать не ляжешь. А если я еще раз увижу, что ты, ирод, бездельничаешь, я тебя, без всякого ветеринара, своими руками перевоспитаю. Оторву тебе все смутьянство под корень. Ясно?

– Ясно, ясно, – простонал Гриша.

– А если ясно, то какого лешего ты разлегся? А ну встал бегом, и за работу!

После этих слов Грише был выдан стимулирующий пинок в бок и еще один по заднице, в качестве бонуса за расторопность. Находясь в состоянии клинической паники, растерянный, испуганный, доведенный до крайней степени отчаяния, Гриша, спотыкаясь, бросился к тележке, схватил ее, и стал изо всех сил доказывать, что второй шанс ему дали не зря. Надзиратель какое-то время стоял и наблюдал за его работой, затем бросил еще парочку угроз, и направился куда-то по своим делам.

Навозная эпопея завершилась примерно в полночь. Безоблачное небо засыпали мириады звезд, в центре повисла огромная Луна, залившая весь мир мертвенно-белым светом. В этом свете тощий, грязный, чуть живой от усталости и голода Гриша напоминал выходца с того света. Рожая задом ежей против шерсти, он кое-как дотащил до места последнюю тележку, вывалил ее, и сам, обессилев, рухнул следом в результат своих же трудов. Грише уже было все равно, что его физиономия вошла в соприкосновение с навозом. Грише даже было все равно, что с ним будет завтра, и настанет ли оно вообще, это завтра. Сожалел он только об одном – что не уложился в срок и пропустил ужин. Единственное, что сейчас хотел Гриша, это порцию горячего наваристого отрыжника. Ради нее он был готов на все, даже умереть, если потребуется. И он решился.

Из последних сил воздвигнув себя на подкашивающиеся ноги, Гриша потащился к сараю, из которого осуществлялась раздача еды. Гриша готов был вломиться внутрь и сожрать все, что там найдется, а потом пускай уже делают с ним все, что хотят – сытому и помирать не страшно – но когда он обогнул одно из строений, то увидел возле раздаточной толпу мужиков. Это были все те же оборванцы, а в руках у них были все те же миски.

Едва не падая от полного бессилия, Гриша подбежал к окошечку и сунул в него алчущие руки. Но вместо миски с едой по этим рукам, судя по ощущениям, кто-то ударил палкой.

– Куда тянешь культяпки, скот? – глухо прозвучало изнутри.

– Я успел! Успел! – бормотал Гриша, дуя на отбитые пальцы. – Я жрать хочу.

– Раздача окончена, – прозвучало из сарая. – Опоздал. Получаешь внеочередную порцию лечебного голодания.

Гриша собрался протестовать, но вовремя прикусил себе язык. Протесты в том месте, куда его занесла нелегкая, были не только бесполезны, но и опасны: за них били.

Гриша попытался выклянчить немножко еды у таких же бедолаг, как и он сам, но мужики в ответ на его просьбу поделиться с ним пайкой, смотрели на просителя с безграничным удивлением. Казалось, что Гриша просил у них не две ложки отрыжника, а интимных услуг по льготному тарифу. Никто даже не попытался поделиться с ним. Гриша остался голодным.