Мой (не)сносный сосед

– Васильева, солнышко, а скажи-ка мне, пожалуйста, – тон Кольцовой не обещает мне ничего хорошего, поэтому я невольно подбираюсь, вытягиваясь в струну, и застываю с кружкой у рта. – Почему целая группа в курсе твоей беременности, а я нет? 

– Потому что я тоже о ней не в курсе! – от такого радужного известия кофе я все-таки давлюсь, заплевывая ни в чем неповинные ведомости на краю Ангелинкиного стола, и кровожадно прикидываю, кому снять скальп за такую невероятную сплетню.

– Ну, наличие жениха ты-то отрицать не будешь? – продолжает допрос с пристрастием кураторша, и я уже жалею о том, что приперлась сегодня в универ. Пила бы чай с Агатой Павловной, лепила бы вареники с вишней и горя не знала.

– Фиктивного! Фиктивного, Кольцова!

И как настойчиво я ни доказываю приятельнице, что просто помогаю попавшему в беду соседу, она все равно мне не верит. Только хихикает, как первокурсница, и через предложение повторяет: «Ну, хоть на свадьбу-то позовешь?». Так что из этой обители я вылетаю злая, как ведьма на метле, и сравнявшаяся по цвету со спелым помидором.

 Следующий семинар проходит сумбурно, и надо, наверное, благодарить провидение за то, что Яков Григорьевич в упор не замечает мою персону, разрисовывающую поля тетрадки непонятными ромбиками и треугольниками. Сегодня профессор избирает своей жертвой старосту и гоняет его по всему материалу так, что у бедного Кольки выступает испарина на висках. И в любой другой день я бы обязательно позлорадствовала и отпустила бы пару язвительных шуточек, но перед глазами до сих пор стоит вчерашний поцелуй, о котором я не могу перестать думать. Гадский Филатов!

По окончании пар в тренировочный зал я вваливаюсь такая же заведенная, чуть не срываю скрипящую дверь с петель и в довершение приземляю тяжелый рюкзак на ногу Шанской. Совершенно случайно. Но она не разражается привычным криком, вместо этого гаденько улыбается и постукивает пальцами по колонке, из которой звучит приглушенный трек.

– Гормоны шалят, да, Васильева? Правда, залетела?

– Правда, и рожу через девять месяцев, но на концерте станцевать успею, – гаркаю так, что все присутствующие в классе замирают, разглядывая меня, как восьмое чудо света.

На что я лишь равнодушно пожимаю плечами и иду на свое законное место – справа в последней линии. Злата так и не переставила меня ближе, наотрез отказавшись идти на поводу у Зориной, и сейчас я ей за это благодарна. Меньше ненужного внимания.

– Что стоим, кого ждем? – Лиля, по обыкновению, вбегает в зал за минуту до начала тренировки и разряжает своим появлением атмосферу. – Поехали! Пять, шесть, семь, восемь.

И то ли у меня на лбу красными буквами написано «не влезай – убьет», то ли Шанская уже выполнила суточный норматив по гадостям, но до конца репетиции меня никто не трогает. И я постепенно тону в ритме мелодии, освобождаясь от усталости и гнева. Напоследок получаю пару советов от Зориной насчет завтрашнего вечера в «Чернилах», залпом выпиваю пол бутылки Бон Аквы без газа и удаляюсь, не желая вдаваться в подробности о фасоне, рюшечках и бантах студенческих костюмов.

А на выходе с неизменным стаканом латте меня ждет идеальный Миша Мельников, при виде которого мне хочется слиться со стенкой, расчесать всклокоченные волосы и стереть красноту полотенцем с пышущего жаром лица. Рядом с отличником я чувствую себя ущербной, тру пальцем мокрое пятно на футболке и рассматриваю носы видавших виды потертых кроссовок, но моя неидеальная обувь, судя по всему, совсем его не смущает.

– Привет, Ален. Как дела? Куда пропала? – в мои руки перекочевывает еще дымящийся кофе, которому я бы предпочла простую воду, но отказывать парню как-то невежливо.

– Да, пропустила пару дней по семейным обстоятельствам, – отвечаю уклончиво, решив, что собеседник вряд ли оценит рассказ про приезд Ваниной мамы и наше с соседом вынужденное сожительство, и не спеша бреду к лестнице, не сильно вслушиваясь в монотонное повествование Мельникова. В данный конкретный момент меня больше волнует перспектива пилить домой на общественном транспорте, потому что сбережения медленно, но верно тают, а до ближайшей зарплаты в клубе надо еще дожить.

– Пошли завтра на «Золушку», у меня как раз два билета есть.

Миша машет перед моим носом картонками, когда мы выходим на улицу, но я их не вижу. Потому что единственное, на чем фокусируется зрение – это знакомый силуэт, прислонившийся к черно-желтой ямахе. Сердце пропускает удар, в груди стремительно теплеет, и становится абсолютно не важно, что Филатов – тот еще разгильдяй и повеса.

– Я не могу, работаю! – бросаю через плечо, а ноги уже сами срываются с места и несут меня к хмурящему брови соседу.

Летящие вслед аргументы в пользу театра я благополучно пропускаю мимо ушей, потому что история о том, как наш енот Гена гонял Лидию Станиславовну, куда интереснее.

Глава 21