— Можешь говорить всё что угодно. Попытка ограбления, угроза насилия; а еще ты помешал дуэли двух джентльменов. Да, да, не отпирайся! Вчера из Заячьего Моста на Роугемптонской дороге прискакал гонец и рассказал о твоих подвигах. Сообщил, что ты на свободе и, судя по всему, направляешься в столицу. Дал, надо сказать, подробное описание твое внешности. Удивительно, что тебя до сих пор не поймали, с такой-то рожей… Признавайся, где твоя маска? Небось, в карман запихал?
— Нет.
— Значит, коварно выкинул по дороге!
Подошли остальные констебли, очень веселые и довольные собой. Они принялись хлопать друг друга по спине, а пару раз даже хлопнули и Феликса — так радовались, что поймали его.
Феликс недоумевал: как Джеку Кукушке, который явно был не слишком-то силен в разбойничьих делах, удалось заработать столь грозную репутацию? Арестовывать его явились десять констеблей, вооруженные до зубов дубинками и кремневыми ружьями.
— Ты проследуешь с нами до ближайшего полицейского участка, — любезно сообщил ему бакенбардный констебль. — А потом отправишься в Олденгейтскую тюрьму. Но не волнуйся, за решеткой ты надолго не задержишься. Суд будет скорым. Не пройдет и недели, как тебя вздернут, — обрадовал он Феликса. И добавил доверительно: — Всё, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.
Под смех и улюлюканье толпы Феликса Феникса повели по улице.
Обледенелая, будто залитая жидким стеклом мостовая была очень скользкой. С крыш и водосточных труб свисали гигантские сосульки. Вдалеке блеснула река. В дилижансе говорили, что этой ночью Темис в одночасье замерз от Стрэнда до кварталов далеко за Ландонским мостом. Сейчас Феликс воочию в этом убедился. Вода стала твердой и белой, как глазурная корка на пироге.
Но стражники уже сворачивали на другую улицу. Точнее, попытались свернуть.
Потому что с этой самой улицы им навстречу вихрем летело нечто белое, увенчанное длинной белой же шеей с грозно торчащим здоровенным оранжевым клювом. Нечто противно орало, шипело и размахивало в воздухе двумя огромными белыми крыльями.
Констебли кинулись врассыпную, но столкнулись с человеком, который гнался за странным существом, чертыхаясь и вопя во всё горло:
— Лови гуся!
— Так это гусь?!
— А я-то думал, ангел!
Констебли скользили по льду, налетали друг на друга и падали. Доблестный гуселов, пытаясь удержаться на ногах, ухватился за Феликса — единственного, кто в тот миг стоял более или менее прямо. Вместе они закружились по скользкому льду в головокружительной польке, то и дело спотыкаясь о булыжники и лихо перескакивая через распростертых на мостовой полисменов, весьма этим недовольных.
Кружась в бешеном танце, преследователь решил поведать Феликсу о своих несчастьях:
— …Лавочник, каналья, обещал, что гусь будет уже ощипан и готов к жарке — а он, гляди-ка, живехонек! Вырвался и упорхнул! Гоняюсь за этой мерзкой птицей с самого Рождества!
Наконец гуселов выпустил Феликса и устремился к реке — туда, куда убежал гусь. Феликс по инерции покатился за ним.
Констебли барахтались на льду. Кое-кому удалось подняться на ноги, и они, отряхиваясь и громко бранясь, поспешили следом.
— Лови гуся!