Кордери никогда не видел Эгунгуна, зная о нем только из рассказов мальчика. Как и у Оро, у Эгунгуна были дни, когда он приходил в деревню, танцевал на улицах, возвратившись из Ипо-Оку, страны мертвых, чтобы узнать у живых об их предках. Прикосновение к нему означало смерть, его обвинение было ужасной угрозой и помечало тех, кого ожидало наказание за оскорбление прародителей племени. Но в деревни уруба Эгунгун всегда приходил один. Здесь же было целое войско Эгунгунов, Кордери насчитал девять — настоящее полчище живых мертвецов.
Это только люди в масках, успокаивал себя Ноэл, понимая, что здесь нечто большее, нежели комедия масок. Когда Нтикима встретил в лесу бога Арони, тот предстал перед ним в облике священника или колдуна в украшениях, но перед мальчиком из племени уруба колдун не притворялся богом — он был им. Приближающиеся фигуры не притворялись живыми мертвецами — они были живыми мертвецами. Как полагали уруба, они и не могли быть иными. Это были переодетые воины мкумкве или элеми, но они были и вставшими мертвецами, пришедшими свести счеты с живыми.
Факельщики подошли ближе, остановились полукругом на краю лагеря, глядя на пришельцев. Они молчали, а Ноэл думал, на каком языке приветствовать странные фигуры. Лейла вышла на шум из палатки, подбежала, в страхе прижалась к нему, но не закричала, и он был горд ее выдержкой.
— Они не навредят нам, — прошептал он ей. — Они не за этим пришли.
Повернувшись к Нтикиме, сказал:
— Прошу тебя, подскажи, что нам делать. Теперь ты должен быть нашим проводником, потому что ни элеми, ни Мсури уже не помогут.
— Пусть женщина отойдет, — прошептал мальчик. — Это не ее дело.
Лейла, поняв, отпустила Ноэла. Нтикима взял его за руку и провел вперед, к живым мертвецам. Мальчик огляделся и сделал знак Квинтусу, который тоже выступил вперед. Все трое, с Нтикимой посредине, вышли в центр полукруга Эгунгунов.
Нтикима поднял руки и приветствовал вампиров на уруба, спрашивая, согласно ритуалу, что они хотят сказать.
Один из них что-то ответил на уруба, но Ноэл ничего не понял. Было неясно, к кому обращался вампир, оставалось только молча ждать.
Нтикима заговорил, наклонив голову и жестикулируя. Ноэл расслышал “Огбоне”, “элеми”, “Они-Олорун” и другие знакомые слова. Когда Нтикима указал туда, где лежал Гендва, Эгунгуны забеспокоились. Шестеро из них несли факелы, а трое, кроме того, короткие копья; у троих без факелов были церемониальные барабаны. У некоторых имелись жезлы с перьями, которые Ноэл видел в храмах, напоминавшие о Элегбе, Олори-мерине, то есть о самой действенной загробной магии. Когда Нтикима показал на Гендва, копья с жезлами были подняты в знак обвинения или угрозы, но Ноэл не знал, чего должен бояться больше.
Один из Эгунгунов отделился от группы, наклонился над Гендва, осмотрел его. Выпрямившись и повернув разукрашенное лицо-маску к свету факелов, он выкрикнул угрозу и нацелился жезлом в сердце Нтикимы.
Нтикима что-то отрицал, но отпрянул назад, как после удара.
Ноэл не сомневался, мальчик в смертельной опасности, несмотря на кажущуюся безобидность жеста, — ведь живые мертвецы стояли перед людьми с бременем вины. Каким бы ни был жезл, он мог убить скорее, чем копье или пушка.
Недолго думая Ноэл прикрыл собой Нтикиму, толкнув его себе за спину и делая шаг вперед, к угрожающему жезлу.
— Мальчик ничего не сделал, — сказал Ноэл на уруба. — Он не виноват. Он служил элеми и Огбоне, как мог.
— Осторожно! — прошептал Квинтус.
Но Ноэл не нуждался в предупреждении. Он достаточно хорошо знал, что у туземцев отсутствовали галльские представления о вине и ответственности. Если дела шли плохо, они искали козлов отпущения, на которых можно отыграться за вину племени, даже если виноват был кто-то другой.
— Один из нас напал на элеми, — произнес Ноэл медленно, потому что недостаточно бегло говорил на уруба. — Серебряная болезнь лишила его разума. К нему пришел Шигиди! — Он хлопнул себя по лбу, чтобы подчеркнуть свои слова.
— Шигиди! — повторил Эгунгун и сделал шаг к Ноэлу, направляя жезл в его сердце.