Пиратика-II. Возвращение на Остров Попугаев (2006)

22
18
20
22
24
26
28
30

— Этот человек — негодяй. Голди, ты не должна разговаривать с ним. Прочь отсюда, мерзавец. Твоя плата в кухне. Никогда больше не смей подниматься в верхние комнаты.

Тинки поспешил унести ноги. Только на лестнице он позволил себе отпустить в адрес судьи пару сочных слов. Однако Тинки знал, что видит Малышку Голди не в последний раз.

В эту минуту судья Знайус с потемневшим лицом грозно склонился над своей воспитанницей.

— Я не ожидал от тебя, Голди, такого поведения. Не думал, что ты будешь кричать, как грязная уличная девчонка. Я и так уже сыт по горло шумом и глупостями. Недавно моя карета целый час простояла в толпе на Пэлл-Мэлл. Что за неразумная мода пошла — наряжаться пиратами! Весь город сошел с ума. Пиратомания — вот как называет это «Ландон Таймс». Чудовищное сумасбродство!

— Ох, простите, сэр, я ни в коем случае не желала вас огорчить. Но, услышав имя Голиафа, я так испугалась…

— Женщина должна всегда держать себя в руках. Особенно если у нее такое происхождение, как у тебя.

Голди смотрела на него снизу вверх огромными глазами, печальная, трепещущая от одной мысли о том, что прогневила его, и видела, как ее красота снова туманит ему голову.

— Хоть Голиаф и был тираном, сэр, все-таки он приходился мне отцом. А отец всегда занимает особенное место…

— Да… да. Хорошо. Я прощаю тебе твою оплошность.

Через двадцать минут у себя в спальне Голди методично всаживала крошечный кинжал, оставшийся с пиратских времен, в середину небольшого портрета судьи Знайуса, выполненного каким-то художником. (Она выпросила этот портрет у судьи. Когда он однажды спросил, где же рисунок, Голди сказала, что всегда носит его при себе. И добавила, что он совсем истрепался от ее поцелуев. На самом деле изображение страдало только от ударов кинжалом.)

Выплеснув злобу, Голди села писать письмо еще одному своему доброжелателю — капитану. Она познакомилась с ним, оказавшись пленницей на борту его военного корабля «Бесстрашный». Капитан Нанн, которому поручили доставить в Ангелию пойманных пиратов, был молод и недурен собой. Он попал под влияние коварной красотки точно так же, как достопочтенный судья Знайус, если не сильнее. Голди рассказала капитану Нанну о пиратских картах — намекнула, что прихотливые течения вокруг Острова Сокровищ рано или поздно вынесут их на берег. Может быть, капитан был околдован не столько самой Голди, сколько мечтами о кладах.

Голди решила, что ждала уже достаточно долго. С нее довольно! В этом ее убедила легенда, рассказанная Тинком. После суда и освобождения ей приходилось вести себя очень осторожно. Боже мой, до чего же ей осточертело ублажать Знайуса и носить это платье. Но теперь с этим покончено!

Голди запечатала письмо и выпрямилась. Его может отнести поваренок, он всегда рад заработать серебряную монетку — к счастью, капитан Нанн позаботился, чтобы его подруга не лишилась всех своих пиратских богатств.

Потом из далекого прошлого донесся голос отца, такой знакомый, такой пугающий: «Эй, Малышка Голди! Ах ты, моя радость!»

Она откинулась на спинку кресла, прижав кулаки к губам.

Голди боялась отца. Ненавидела. Трепетала перед ним. Он был безжалостен даже к своим родным, считая их такой же утварью, как и всех остальных. (Подумаешь, разобьется, сломается — не жалко.)

Дочь пирата обернулась и еще раз проткнула судью Знайуса кинжалом. Сейчас она видела перед собой не его, а Голиафа. Если бы законник в эту минуту мог лицезреть свою воспитанницу, он не счел бы ее красивой.

* * *

В глубине темного переулка Тинки схватил поваренка за горло.

— Дай-ка поглядеть.

— Но оно запечатано…