— Флаги! Зверинец! Это карнавал!
Они прислушались. Сначала Уилл подумал, что слышит свое учащенное дыхание. Но нет — это доносилось с поезда, где рыдал паровой орган-каллиопа.
— Похоже на церковную музыку!
— Черта с два! Зачем карнавалу церковная музыка?
— Не поминай черта, — зашипел Уилл.
— Черт побери. — Джим раздраженно выглянул из окна. — Я весь день сдерживался. Все спят, никто не слышит — черт возьми!
Музыка проплывала мимо их окон. Гусиная кожа, проступившая от утреннего холода на руках Уилла, грозила превратиться в фурункулы.
— Это и
— От этой болтовни я замерз, давай-ка лучше сбегаем туда и посмотрим, как они устраиваются!
— В три часа утра?
— В три часа утра!
Джим исчез.
Через секунду уже было видно, как он кружится за окном, натягивая рубашку; а тем временем мрачный поезд исчезал в ночной мгле, пыхтя и раскачиваясь, волоча за собой окутанные черным дымом вагоны, клетки цвета лакрицы и смутные звуки органа-каллиопы, наигрывавшего сразу три гимна, которые перепутывались, исчезали, а может не звучали и вовсе.
— Ничего не видно!
Джим соскользнул по водосточной трубе на лужайку.
— Джим! Погоди!
Уилл, путаясь в одежде, наконец-то собрался.
— Джим, не уходи
И побежал следом.
Иной раз видишь, как бумажный змей парит так высоко и свободно, что кажется, он знает воздушные течения. Он летит куда захочет, затем выбирает место, которое ему нравится, именно это, а не другое, и ничего не значит, что вы дергаете за бечевку (он при желании просто разорвет ее); садится отдыхать, где ему вздумается, или тащит вас за собой злого и раздраженного.