— Нас ждут великие дела, — несколько раз повторил Радищев и почувствовал, что начинает верить в это. Он спокойно собрал чемодан, спустился вниз. За стойкой администратора дежурила знакомая высокая женщина, та самая, что встретила Веню в первый день его приезда на Остров Мечты. На сей раз холодное величье в ее глазах исчезло, в них таилась грусть и некоторая надежда, которая, впрочем, быстро растаяла при виде Вени с чемоданом. Пустующий отель, пустующий курорт были для нее страшнее любой эпидемии.
— Покидаю вас, — сказал Веня. — Ничего не попишешь — дела, дела. Я вам сколько-нибудь должен?
Администратор просмотрела счета:
— Нет, вы заплатили вперед, это мы вам должны…
— Забудем, забудем! — прервал Веня.
Администратор, собрав последние остатки достоинства, кивнула с напускным равнодушием. Она и сейчас пыталась показать денежному постояльцу, что дела у отеля идут нормально. Радищев принял игру, сказал, что все было прекрасно, что обязательно приедет сюда вновь. Напоследок он обернулся и подумал: «А почему бы «не подзакусить» на дорожку? Она еще молода и довольно привлекательна… Нет, не сейчас, слишком мало времени осталось до отправления поезда!»
Иногда воспоминания дарят нам радость, иногда — горечь, иногда, вспоминая о былом величии, мы думаем: почему же ныне так пали низко? Бывает и наоборот: некогда униженные стремятся прихватить в этом мире как можно больше, чтобы потом, вспоминая о прежнем позоре, беспощадно мстить за него. Сильному воспоминания придают еще большую силу, слабый теряет голову и быстро сдается на милость победителей.
Ультра-модный теоретик литературы последних лет, крупный публицист и философ Михайло Пустозвонов вообще считает, что жизнь общества не только зависит от воспоминаний, но и полностью определяется последними. «Посмотрите на Америку, — пишет Пустозвонов, — символы ее прошлого — бесстрашные ковбои, осваивающие неведомый, прекрасный Запад, освобождающие его от орд кровожадных краснокожих дикарей; это — талантливые дельцы, умеющие торговать даже воздухом; это — рождение Голливуда, с его удивительной революцией в культуре — гангстерскими разборками, занимательной эротикой и прочее; наконец — это открытие миру фантастических музыкальных жанров, ранее доступных только какому-нибудь скрывающемуся в джунглях африканскому племени. Именно воспоминания о героическом, свободном янки сделали Америку такой свободной и неудержимой, и мне, истинному либералу, хочется орать, как писал Маяковский, глупея от восторга: «Дерзай дальше, Америка!».
А что можем вспомнить мы? Не буду возвращаться к веку девятнадцатому, ибо о нем хорошо сказано устами великого просветителя Базарова, но ведь и двадцатый был не лучше: гулаги, всеобщая тупость, беспросветное пьянство, травля русских гениев, типа Мейерхольда и Бродского…»
Лиза открыла глаза, посмотрела вокруг; она снова ехала в поезде, а напротив — двое уже немолодых людей в поношенных пиджаках и стоптанных ботинках, один — в строгих очках, другой — с небольшой округлой бородкой, чем-то напоминающий профессора советских времен, восторженно читали статью Пустозвонова. И сразу, точно стая безжалостных, голодных крыс, на нее напали воспоминания. Злой гений последнего времени Антон Майский возникал будто из небытия; возникал там, где не должен быть возникнуть, заставляя Лизу вздрагивать, инстинктивно закрывать лицо руками. Каждый раз ей требовалось время, чтобы осознать, что это не он, а просто похожий парень… Она думала, что сбежала, а убежать оказалось не так легко. Она была УВЕРЕНА, что бывший хозяин идет по ее следу и скоро отыщет свою жертву. Приходилось снова бежать. После Лучезарной Лиза сменила несколько городов, перебиваясь случайными заработками. У нее уже не оставалось денег ни на поездки, ни на проживание в дешевых квартирах. Надо, наконец, где-нибудь остановиться, но останавливаться нельзя!
Хлопают двери, мелькают лица проходящих мимо людей… Бог мой, сколько же из них заставляют Лизу вздрагивать. Девушка постоянно говорила себе: «Нельзя бояться вечно. Так можно сойти с ума!» Однако страх по-прежнему не выпускал ее из своих объятий. Лиза успокаивала себя и… постоянно оглядывалась.
Среди множества окружающих ее голосов плацкартного вагона вдруг послышался еще один: такой знакомый и такой страшный. Голос принадлежал Антону Майскому и раздавался он где-то за стеной.
«Он нашел меня!»
Или опять это был только похожий голос?..
(«Он нашел меня?»)
Поезд остановился. Решение пришло мгновенно, она схватила сумку, выскочила на перрон. Поезд стоял недолго, несколько минут, — и он тронулся. И тут, продуваемая холодным ветром, Лиза с ужасом обнаружила, что забыла в вагоне плащ.
Вслед за ветром появились крохотные колючие снежинки; дрожащая, теперь от холода, Лиза забежала в здание вокзала. Но и здесь было ненамного теплее. Девушка присела на жесткое сидение, размышляя: что ей делать? Надо куда-то идти?.. Куда? Денег кот наплакал. Не хватит ни на новый плащ, ни на пальто, ни на что другое.
Она сидела здесь в полной безысходности уже несколько часов. В какой-то момент Лиза вспомнила, что у нее есть кофточка, она вытащила ее и натянула на заледеневшее тело. Если это и помогло, то лишь чуть-чуть. Сидящая напротив нее полная женщина достала термос и налила себе чай. Лиза подумала, что пара глотков ее немного бы согрели, но попросить не решилась.
У нее вдруг возникло ощущение полной отрешенности и полного безразличия ко всему, даже к возможному появлению Антона. Холод и голод добивали ее, перед глазами все плыло. Последнее, что услышала она сквозь собственный, непрекращающийся кашель, — возглас какой-то старушки.
— Сюда, скорее сюда! Девочке плохо!
ebooksa