Овернский клирик

22
18
20
22
24
26
28
30

Мы с Ансельмом вновь переглянулись. Во всех трех свитках, врученных нам Жеанаром де Юром, о д’Эконсбефе не было сказано ни слова – кроме того, что благородный сеньор оказал следствию содействие. Но в чем оно проявилось, понять было нельзя. Замок оставался в стороне – словно д’Эконсбеф не имел к этому делу никакого отношения.

…Я проснулся среди ночи и тут же увидел Ансельма. Парень приложил палец к губам.

– Вы чутко спите, отец Гильом.

– Привычка, – прошептал я в ответ. – Еще с Палестины… Что случилось?

Он вновь приложил палец к губам и поманил меня к двери. Я оглянулся – достойный брат Петр, похрапывая, мирно почивал на куче старой соломы, заменявшей нам ложе. Накинув ризу, я последовал за итальянцем. Когда он положил руку на засов, я не удержался и показал глазами на дверь.

– С вами желает поговорить один… человек, – тихо пояснил Ансельм. – Его зовут брат Пайс.

Я отметил про себя редкое имя, похожее на басконское, и почувствовал внезапную тревогу. Брат Пайс… Интересно, чей он брат?

Я взглянул на Ансельма – мальчик был серьезен. Значит, что-то случилось. Что-то важное.

За дверью было темно. Я огляделся и, ничего не заметив, хотел позвать Ансельма, но внезапно услыхал негромкое:

– Мир вам, брат Гильом!

Кто-то неслышно подошел сзади. Наверное, он стоял за дверью – старый прием для тех, кто ждет в засаде.

– Тут есть скамейка, – продолжал неизвестный. – Сделайте два шага в сторону.

Я повиновался.

– Сейчас мы присядем и поговорим, брат Гильом. Вы можете обещать, что не будете пытаться меня рассмотреть?

– Обещаю.

Краем глаза я уже успел заметить темную ризу и глубоко надвинутый на глаза капюшон. Монах, моего роста и приблизительно моих лет – если слух не обманывал.

Я сел на скамейку, мой собеседник неслышно опустился рядом.

– Вы – брат Пайс? – поинтересовался я. – Клюниец?

Послышался тихий смех.

– Да, когда-то я был клюнийцем… Брат Гильом, вы хотели поговорить с кем-то из «чистых»[23]?