Ола

Сказанул, однако! Долго я над этим «fuge» размышлял, затылок даже чесать начал.

– Это чего, падре? Лучше, значит, об этом не думать? Кивнул он – резко так, губы сжал.

– Церковь в это не верит и не велит верить… Но не развязывайте платок, сын мой, и никому не велите. Есть истины, пока еще нам неясные. Все может статься… Ведь для чего сеньорита Новерадо завязала узлы? Узлы – символы ее греха, платок же душу грешную удерживает вроде как между небом и землей, не дает низринуться в Пасть Адову. А ежели кто другой узлы развяжет… Нет, нет, сын мой, сие – лишь темные суеверия, однако же заклинаю вас!…

Не договорил, платок мне передал – дрогнули пальцы его длинные с ногтями холеными. Мне и самому не по себе стало.

А вдруг – правда?

– В последние годы, сын мой, немало учений еретических по Кастилии нашей распространилось. Об иных и сказать страшно. И не всегда пуста ересь. Порою проповедники ее, словно Симон Маг в годы давние, способны мерзкие дива творить, католиков верных смущая. И не думают, не говорят, КТО им в этом помощник…

И снова вспомнил я: зал без окон, круги на полу, линии белые, крюки на стене. И КТО же помощник вам, ваше сиятельство? ЧЬЕЙ силой Кастилию нашу спасать думаете?

– Так что бегите всего этого, сын мой, не думайте даже. В храме же платок сей сохранней будет, ибо не достать его Врагу. И еще предание есть, что вслед за платком и душа прийти может, не будет она заперта в том месте, где с телом рассталась…

Вот ведь дела! То-то лобастая жаловалась, что за стены замка она – ни ногой.

Нет, ерунда все это! Достался платок сеньорите Инессе в наследство – вместе с легендой родовой. Она и поверила.

– Так что избавьтесь от этой реликвии, сын мой. Избавьтесь – и забудьте навсегда!

Сказал – словно мечом рубанул. И крест святой сотворил.

И чего думать прикажете? Ежели даже этот, у которого ума – палата, крест творит?

Спрятал я платок поближе к сердцу. Будь что будет, Белый Идальго!

…А у дома падре Рикардо – суета. Лавка там теперь, народец толпится, мальчишки бегают как угорелые.

И скамеечки нет – на которой мы с падре сиживали.

Долго я стоял, уйти не мог. Все годы боялся сюда заглянуть, а теперь решился – да и пожалел сразу. Нельзя в такие места приходить!…

А вдруг душа его, падре Рикардо, все еще здесь? Ведь не дали ему исповедаться, потому как не взял он грех на душу, не оболгал себя. И других не оговорил. Так и сгорел – заживо.

Долго стоял, все пытался «Pater noster» прочесть.

Не читалось…