Ола

Это, значит, два.

А потом как пошло одно за другим – пальцы не успевал загибать. День сижу, а никуда не выводят. В Касе, в подвале даже, каждый день во двор выгоняют – проветриться. Одни проветриваются, другие дерьмо с пола соскребают. Дальше – дверь. В Касе двери железные, но не такие. «Глазок», понятно, но тут еще и окошко, через которое мне жратву подавали. Это-то зачем? Или думают – сбегу?

Ковырнул я пальцем дверь железную, головой покачал. Сбежать-то можно, бегал, но только не из селды.

Значит?

Бухнулся я обратно на лежак, ладонями башку обхватил.

Думай, Начо!

Слыхал я, конечно, о селдах особых, для висельников которые. Но только нет таких у нас в Севилье, и в Бургосе нет, и в Сарагосе…

И, наконец, дырка. Небольшая – но и не маленькая, в ладонь. В полу дырка, у стены самой. Так что и с полом все не так. Это где же тюрьмы дырявые строят?

Не утерпел – взглянул. Насквозь дырка. А из дырки – сумрак серый.

Ой, интересно!

Приложил я ладонь ко рту, хотел «ау!» закричать.

Не закричал – успеется.

А может, и закричал бы – хуже не станет, да словно горло мне сдавили. Будто дон Хуан де Фонсека опять меня к потолку самому вздернул.

Не в Касе я, не в тюрьме севильской. А если не там…

И вот тогда мне и вправду на стенку полезть захотелось. И не потому, что непонятно. Понял – потому что. Все понял!

– Ты ли Игнасио Гевара, прозываемый Бланко, равно как Астурийцем?

Хоть и темно – полторы свечи сальные чадят, а сразу я узнал его. И по голосу, и вообще. Тут же и узнал, как в подвал меня притащили. Большой подвал, темный – а уж сырой!

…И ведь кто притащил? Не альгвазилы, не Эрмандада даже. Крепкие такие парни в ризах зеленых.

Фратины!

– Я и есть, – кивнул. – Так что будем знакомы, фра Луне!