Ола

Наверх!

Отдышался, оглянулся, воздух свежий ночной губами попробовал…

– Сире-е-ена-а-ас!

Далеко кричат, не успеют. Да и не собираются меня хватать, иначе бы еще в подвале скрутили. С чего бы милость такая?

– Сире-е-енас! – еле слышно, словно эхо глухое. Улыбнулся я, дагу на поясе поправил.

А ведь жив ты, Бланко! Не помер вроде!

– Ай, вот куда ты, значит, ходишь, мачо! Думал – все на сегодня. Зря, выходит, думал!

– К кому же ты, Начо-мачо, заглядывал? Или зазнобу нашел в Башне Золотой?

Черной тенью стояла Костанса Валенсийка. Стояла, косами длинными качала:

– Ай, правы люди добрые оказались! Вот в чем тайна-то твоя, Начо Астуриец, вот почему альгвазилы слепнут, тебя не видят. Жаль, не пойму, кого ты тут проведывал? Ничего, Живопыре расскажу, парням всем расскажу – а они у тебя, красивого, спросят! А может, и я, глупая, догадаюсь, Начо-мачо, иуда поганый? Меня за пять эскудо попрекал, а сам-то? Не ты ли пикаро наших Фонсеке-архидьякону сдаешь?

Засмеялась – страшненько так, ближе подступила.

– Думал, что всех перехитрил, Начо-мачо? Думал, Костанса, девка дурная, с задницей поротой на соломе валяется, дерьмом облитая? Ай, мачо, это ты глупый – сюда шел, не оглядывался даже!

Цокнула языком, еще ближе подошла – на шаг, на руку вытянутую.

…Не оглядывался, верно. И радовался рано. Зачем сеньору архидьякону о меня руки пачкать? Шепнет эта дрянь Живопыре – и растащат меня по косточкам да по жилочкам.

Свои же растащат – потому как не прощается такое.

Да только и она – дура. Решила – так делай. Болтать-то зачем?

А черноглазая, видать, совсем забылась – от радости своей паскудной. Как же, самого Белого Начо одолела!

– А как в ножи тебя поставят, мачо, я рядышком побуду. Посмеюсь, плюну на тебя, а после из спины твоей ремень вырежу. Вот и счастье мне привалит! А как подыхать станешь, я тебе все напомню – как ты с Костансы смеялся, как я голой плясала, как секли меня… Или убежать думаешь? Так ведь сыщут тебя парни! И в Сарагосе сыщут, и в Мадриде, и за морем…

Кивнул я, на небо взглянул звездное. Сиренас – ясно! Все ясно как день божий. Не жить мне больше.

– Убедила, – усмехнулся. – Сыщут.