– Точно не помню, сеньор. Кажется… Да, дон Хорхе погиб, мавры попытались взять в плен его дочь, чтобы отдать ее королю, ибо таков был уговор, но сеньорита Инесса покончила с собою, шагнув с башни. А перед смертью завязала она свой платок семью узлами…
– Этот? – не утерпел я, платочек шелковый доставая. Даже засмеялся Адонис – негромко так, слабо. Засмеялся, головой покачал:
– Что вы, сеньор! Это же легенда. Семь узлов на платке – символ семи смертных грехов, ибо самоубийство – грех, равный по тяжести им всем. И говорят… Вы знаете, сеньор Гевара, я, кажется, вспомнил. Да, верно…
Поглядел сеньор Пенья на солнце заходящее, глаза чуть прикрыл.
Поглядел я на платочек, в ладони качнул. Как это говорила лобастая?
«…Не вздумайте развязывать узлы! Ни в коем случае!»
Выходит, Инесса тоже этой легенде верила? Взялся я пальцами за один узелок – тот, что побольше…
…Отдернул руку.
И что прикажете думать? Лучше бы я сеньора Пенью ни о чем не спрашивал!
Ночью тоска накатила. Да такая – что чуть было не пошел двери в коридоре вышибать. Вольный я человек, не люблю, когда запирают. Другие в тюрьме годами сидеть могут, знавал таких. Хоть и грязно, и тесно, зато кормят и крыша над головою есть. Нашу тюрьму севильскую (ух, дыра!) некоторые так и называют – «Каса», дом то есть. Ничего себе, дом! Я и мальчишкой больше недели высидеть в Касе этой не мог, руки грыз, жилы себе кусал. А теперь – так совсем худо. В последний раз, как забрали, на третий день из Касы этой дернул. Не из севильской, правда, а из той, что в Бургосе.
…В предпоследний, впрочем, тоже.
И вот теперь – снова. Да только здесь хуже дела. Сам-то я, может, и сделаю ноги, а Дон Саладо? Это какой же пикаро друзей своих бросит?
…Бросали, конечно. Да только я не из таких буду!
В общем, плюнул я в окошко, отношение, стало быть, выразил, а затем – в коридор. Благо свечка только наполовину сгореть успела.
Дверь, правда, ломать не стал – успею. А вот стену, ту, что деревом обшита, самое время было оглядеть. Да повнимательнее, ничего не пропуская.
…Адонис, бедняга, про стену тоже ничего вспомнить не мог. Значит, без него обойдемся.
Трудного, конечно, в стене этой ничего не оказалось. Все доски одинаковые – в треть браса длины, в шестую долю – ширины, а одна на три части вроде как поделена. Ширина та же, а длина – как раз в треть локтя. Каждая часть – одна над другой. Нажал я одну – поддалась. Другую-тоже…
И ничего! Я уж их и по очереди нажимал, и по два раза каждую. Хитрая задумка, слыхал о таких. Нажимать следует не просто, а в порядке строгом. Скажем, верхнюю три раза, среднюю – два. А не так нажмешь – клац, и падает засов, чтобы, значит, особо любопытные судьбу не испытывали.
Засов, правда, не клацал, но и стенка не двигалась. У меня уже и пот на лбу выступил. Хотел я кулаком что есть силы по доскам этим клятым врезать – просто так, от злости…
– Зачем ты все стучишь, молодой человек? Такой молодой и такой беспокойный. Если ты такой беспокойный, то полежи в гробу – это очень хорошо успокаивает!