– Не бывал я еще в этих местах, Начо, – заметил Дон Саладо, изрядно осмотревшись. – Вижу, немало тут добрых кораблей, зреть которые весьма приятно. Однако же странно, что нет на них ни флагов, ни вымпелов…
Я только хмыкнул. Это сколько угодно. Какой надо – такой и поднимем. Не жалко!
– И куда же поедем мы, Начо? – продолжал славный идальго в некотором раздумье.
– Как куда? – удивился я. – К пристани, понятное дело. Там нас и встретят, и винца поднесут…
Встречал нас сам Калабриец – персоной собственной.
Крупная у него персона – сходни прогибаются. На башке, поверх лысины – платок красный, за широким поясом – ятаган, черная борода – кудряшками. А в глазах бесенята пляшут – веселые такие.
– Начо! Или не повесили тебя? Или веревки вздорожали?
Гаркнул – чаек ветром разнесло. Заржали кони, дернул мой Куло ушами. Ух, голосина!
– Или вздорожали, – согласился я, с коня спрыгивая. – А как тебя, Пабло, еще осьминоги не съели, такого толстого?
Отхлопали мы друг друга по плечам, позубоскалили вволю (я брюхо его безразмерное помянул, он – масть мою белую). Отсмеялись. А потом Пабло серьезным таким сделался, брови свои густые насупил.
– Ну, пойдем!
Сделал я ручкой Дону Саладо, дабы не волновался он, и по сходням потопал – на нашу шебеку родную. Ее Калабриец особо любит, если сам в море идет – так только на ней.
Прошли на корму, спустились в его каюту.
– Ну, куда спрятал? Или не в штаны? Так снимай, чего ждешь?
А я и не улыбнулся даже. Кончились шутки. Развязал я пояс, вынул дату…
…Два способа есть, если в штанах чего-нибудь прячешь. Первый – ближе к поясу зашить, второй – там, где штанины сходятся. У пояса лучше, потому как альгвазилы и парни из Эрмандады второй способ хорошо выучили. Так что распорол я штаны как раз у пупка, что требуется, достал.
– Оно?
– Оно и есть.
«Оно» – обрывок пергамента, маленький такой. А по пергаменту – буквочки с циферками вперемешку чернилами несмываемыми. Это для пущей верности. Ежели, скажем, я с моста в речку свалюсь да намокну.
Засопел Калабриец, достал окуляры, на нос надел. Мало кто таким Пабло Толстяка видел. Потому как идут ему окуляры, словно козе седло. Но что поделаешь!