— Крыса — это я, последняя из Дубеничей, нищая, как костельная крыса, и желудь — единственная пища, которою я могла бы пробавляться, если бы его велебность не кормил меня хлебом.
Насмешливое отношение к своему гербу показалось мне странным в польке: родовой гонор и родовое хвастовство держатся в поляке против всякого отрицания. Я знавал поляков с совсем выветренною душою: уж на что сильны в них католические привычки и национальное чувство, но, глядишь, и с ксендзами на ножах, и свободный мыслитель, и даже патриотическую жилку заглушил в себе, социалистом и космополитом почитает себя, а гонора шляхетского, гордости происхождением своим "по мечу и прялке" — нет, не забыл.
Спрашиваю Ольгусю:
— Вы коренная полька?
— Почему вас это интересует?
— Потому что в вашем произношении есть что-то не польское.
Оказалось, что мать ее — русская, и она долго жила в русском обществе, кочуя по городам средней России вслед за полком своего отца, пехотного офицера, пока ксендз Лапоциньский не взял ее к себе. — Таким образом, мы с вами можем подать друг другу руки, — пошутил я, — мы однокровки! Моя мать тоже русская.
— С радостью! — возразила она и протянула мне ребяческим жестом обе свои ручки — мягкие, белые, теплые ручки… Я приложился к ним с огромным удовольствием.
Но сам ксендз Август — родовой поляк с гонором, и насмешки Ольгуси над крысою и желудем, кажется, приходились ему не по вкусу. Он прочитал мне целую лекцию о Дубеничах, Дубовичах, Дембских, Дембовских, Дембинских, Дубах просто, Дубах Больших и Малых, вышедших во времена оны с Карпат, потомством от великого Само Дуба и разметавшихся по всему славянству, от Балтики до Адриатического моря.
Я вспомнил фамильную легенду Вучичей и рассказал ее. Ксендз Август с горячностью и даже с волнением подхватил, что с юности, от деда и отца знает это предание, хотя и с вариантом, что графская дочь попала в руки совсем не лесного духа, как в красивой балладе Лалы, но грозного колдуна и разбойника, державшего в подземелье под дубом тайный притон свой. Как бы то ни было и кто бы ни был покойный Само Дубович — леший или разбойник — вот уже второй раз судьба меня сводит с родом его и все — при ликвидации: в Лале угасала последняя Дубовичка, в панне Ольгу-се кончается ветвь Дубеничей.
Кокетничала со мною Ольгуся весь вечер и на все лады — даже исторически.
— Мне, пане грабя, — говорит, — собственно, не знакомиться с вами, а бежать от вас следует.
— Это почему?
— Потому что вы мне опасны.
— Много чести, панна Ольгуся! Уверяю вас, что я — самый смирный человек на свете…
— Не верю! Да хоть бы и так… Все же вы Гичовский, а я Дубенич…
— Так что же?
— Как? Разве вы не знаете, что между Гичовскими и Дубеничами есть роковая связь?
— Неужели? Очень приятно слышать!
— Да уж там — приятно ли, неприятно ли… Вы слыхали, конечно, про Зосю Здановку?
ebooksa