— Почему ты не умер?
— Потому что я еще не живу.
Еще не живет… Значит, он все-таки смертен.
— Тебе больно?
— Нет. — Ответ прозвучал грустно, будто чудовищу очень недоставало простых человеческих ощущений. — Я ничего не чувствую. Но я учусь. Я уже умею зевать и пускать газы.
Это было столь же трогательно, сколь и абсурдно. Как он, однако, гордится любым признаком принадлежности к роду человеческому.
— А что будет с твоей раной?
— Заживет со временем.
Гевин не хотел больше разговаривать.
— Я тебе неприятен? — спросила статуя.
— Немножко, — ответил он, пожав плечами.
Существо смотрело его глазами, его собственными прекрасными глазами.
— Что тебе сказал Рейнольдс?
— Почти ничего.
— Говорил, наверное, что я — чудовище, что я питаюсь человеческими душами!
— Ну… не совсем.
— И все-таки я угадал.
— Отчасти.
Существо грустно покачало головой.
— С его точки зрения, он, может быть, и прав. Мне нужна была кровь — это, безусловно, чудовищно, но что поделаешь! В молодости, месяц назад, я в ней купался. Это давало моему деревянному телу ощущение плоти. Сейчас в этом нет необходимости — я почти ожил. Теперь мне нужна только…