Кара

Кругом было уже темно, с неба валился противный мокрый снег. Инстинктивно ощущая, насколько он всем до фени, Савельев у решетки первого же сточного колодца избавился от документов зажмурившегося. Внушительный пресс зелени и дубья он выкидывать не стал — деньги, как известно, не пахнут, и уже в машине, вспомнив о приключениях на кладбище, удрученно покачал головой. Пара киллеров с автоматами, поджидавших его у материнской могилы, — это понятно, ничего, можно сказать, особенного, а вот то, что произошло потом, ни в какие нормальные ворота не лезет. Да и вообще, странно все — сны эти научно-познавательные, затем сеанс крысиной дрессуры, теперь кладбищенские непонятки, просто чудеса какие-то.

«С психикой происходит что-то неладное, как пить дать, навели порчу». — Юрий Павлович с прессой изредка общался и был мокрушником начитанным, а потому, пообещав самому себе наведаться в ближайшее время к специалисту, успокоился и сразу же почувствовал волчий голод.

Короткий осенний день быстро подходил к концу, мокрый, снег плавно перешел в еще более мокрый косой дождь. На проезжей части сделалось совсем неуютно. Стараясь никого не замарать, Савельев припарковался у двери с надписью: «Магазин-салон» — и прямиком направился в секцию обуви. Там он без проблем стал счастливым обладателем фирменных башмаков «Трапезунд» — удобных, пошитых из качественной непромокаемой кожи. Проехав чуть вперед, он переобулся, а со своими ботинками, подошвы которых были засвечены, попрощался на ближайшей помойке.

Есть между тем хотелось невыносимо. Заметив мерцавшую неоном сквозь косую сетку дождя голубую вывеску: «Музыкальное кафе у Чайковского», Савельев въехал на парковку и поспешил внутрь заведения.

В то время, когда он уже хлебал из глиняного горшочка горячую баранью похлебку с чесноком а-ля атаман Пугачев, Катя сидела в своей «пятерке», а само авто, подмигивая правым поворотником, в час по чайной ложке продвигалось по направлению к мосту Лейтенанта Шмидта. Ничего не поделаешь, пробки на дорогах — бич урбанизации. Паразит дядя Вася так и не позвонил, окружающее за окнами «жигуленка» было серо, как штаны пожарника, и от нечего делать Катя рассеянно слушала, как по Русскому каналу на удивление безголосо пели про дамский прикид из незабудок. Скоро стон девичьей души затих в эфире. В подоспевших народных новостях поведали, что много чего удивительного случилось ныне в колыбели трех революций, но несомненно главное сегодня — это стрельба из автоматов среди могил на Южном кладбище. Клятвенно заверив слушателей, что человеческие жертвы имеются, вновь взялись за музыку. Картавый ведущий Русского канала сразу же задвинул балладу про мальчонку, которому засвербило в Тамбов.

Услышанное Кате очень не понравилось. Закусив губу, черноволосая водительница выбралась наконец из пробки и помчалась сквозь непогоду домой. Не заезжая на стоянку, она бросила машину неподалеку от парадной и, отперев входную дверь, первым делом направилась к АОНу. Никому бедная девушка была не нужна. Сразу же вспотев в своей в общем-то легкой кожаной тужурочке, Катя разделась и в который уже за сегодня раз набрала дядин Васин служебный. Ответили ей странное: «Сегодня не будет его уже». Утвердившись в мысли, что случилось что-то очень нехорошее, она снова принялась жать на телефонные кнопки.

Слава Богу, подполковница Тося Астахова оказалась на месте и на слезную просьбу узнать что-либо о дяди Васиной судьбе заметила только:

— Вот они, мужики кровососы.

Пообещав связаться минут через пятнадцать, Астахова отключилась. Перезвонила она, однако, лишь через полчаса, и голос был у нее странный какой-то:

— Слушай-ка, мать, приезжай ко мне вечером в гости, чайку попьем, языками зацепимся, а то по телефону нашему хрена ли собачьего расскажешь.

С трудом убив полтора часа при помощи сигарет, телевизора и журнала «Космополитен», Катя позвонила Семенову домой, но безрезультатно. Выкурив еще одну, она начала собираться. В это время в прихожей звякнул звонок и заявился Берсеньев — живой, здоровый, с огромной парной цыпой в полиэтиленовом пакете. У Кати отлегло от сердца: если один появился, то и другой отыщется.

— Я на Петроградскую, к подружке. — Она натянула итальянские полусапожки и, привычно хлопнув Мишаню по плечу, открыла дверь. — Не скучай тут без меня.

Осенняя погода в который уже раз преподнесла очередной сюрприз. Осадки прекратились, зато резко похолодало, и то, что успело выпасть, стремительно начало замерзать, превращая проезжую часть в натуральное подобие катка. Катя же ездила в суровых зимних условиях неважно, знала только, что трогаться следует со второй да надо держать дистанцию побольше, а о всяких там управляемых заносах вообще не слыхала. Проскользив минут сорок, она добралась наконец до массивного строения совсем рядом с ДК Ленсовета, поднялась на пятый этаж и позвонила.

Подполковница Астахова была по-своему стройной естественной блондинкой, внешне напоминавшей сразу Мерилин Монро, снежную королеву и Татьяну Доронину в далекие дни ее молодости. Проживала она в двухкомнатной отдельной квартире со всеми удобствами и тремя кошками, где в гостиной висел портрет усатого героя в папахе с красным околышем — хозяйского деда и латышского стрелка. Вообще-то, мужчин в этих стенах жаловали не очень. Причиной тому являлась сексуальная ориентация Таисии Фридриховны, называемая по-научному нетривиальной, а проще говоря, была подполковница коблом, активной лесбиянкой то есть.

Очень нравились ей стройные, черноволосые и без комплексов, ну совсем такие, как Катя Бондаренко, однако давний их роман, помнится, быстро иссяк, и остались они с той поры не партнершами, а хорошими задушевными подругами.

— Ну так вот, девонька, — подполковница отогнала от ног гостьи, видимо, учуявших запах Кризиса кошек и принялась разливать чай, — история с твоим дядей Васей непонятная совершенно, а я лично убеждаюсь лишний раз, что все неприятности в мире только от мужиков.

Была Таисия Фридриховна в ХОЗУ ГУВД человеком не из последних, всем хотелось жить с ней дружно, а потому в достоверности информации, ею полученной, сомневаться не приходилось.

Около полудня сержант из «мертвой головы» — подразделения, занятого охраной кладбищ, — услышал что-то похожее на автоматную очередь и вместе с напарником двинулся в направлении стрельбы. Однако шел сильный снег, и только через час в районе новых захоронений милиционеры нашли два мертвых мужских тела, уже наполовину запорошенных. Рядом с каждым из трупов присутствовал автомат Калашникова, а совсем неподалеку, у изуродованного пулями памятника, на лавочке сидел майор Семенов и, не обращая ни на кого внимания, увлеченно лепил снежки. Когда прибыла оперативно-следственная группа и следом за ней молодцы из убойного отдела, идеально округлых, крепких белых шаров было изготовлено не менее сотни. На вопросы дядя Вася не реагировал и в сильнейшем страхе закрывал лицо посиневшими от холода руками. Чуть позже нашли в снегу его табельный «ПМ» и обнаружили, что сидел все это время майор Семенов обгадившись, а врачи заявили однозначно: что-то испугало его так, что произошли необратимые изменения в психике, крыша съехала, одним словом.

Тем временем шустрые ребята из убойного отыскали ствол, из которого завалили стрелков с автоматами — «ТТ» с глушаком, однако, увы, покрытый спецсоставом, на котором отпечатков не остается. «Негры», работавшие неподалеку, естественно ничего не видели и не слышали — мол, шел густой снег, да «Беларусь» ревела на всю округу, следы все пороша засыпала, так что ясности никакой.

— Ну, мать, будет тебе так убиваться-то. — Заметив на глазах сотрапезницы слезы, Таисия Фридриховна принялась доливать ей заварку и щедрой рукой бухнула следом ликерчика. — Работа такая, сама знаешь.