Кара

— Есть, вижу.

Он был продвинутым Идущим и не впервой ему было встречаться с порождениями энергоинформационных структур, старающихся негативно поляризовать душу людскую. Не так уж сложно при помощи Зигзага сына Давидова изгнать заряженную отрицательно сущность из человеческой ауры, а затем священным наследием Великого учителя, который ведал Третье имя божье, сгущение зла уничтожить.

— Именем предвечного! — Быстро распустив ремни, стягивавшие овечью шкуру, Исидор извлек великолепный серебряный меч, сплошь исписанный древними знаками, и, крепко сжав его в правой руке, возложил левую на обратную сторону Великого Пантакля Соломона, вырезанного на терафиме, который висел у него на груди.

— Именем Саваофа, которое произносил Моисей, чтобы превратить воды Египта в кровь! — Сверкающее острие стремительно описало вокруг Идущего круг-охранитель, а Савельев сразу же ощутил в голове знакомую пульсацию зла.

Глаза ему начала застилать красная туманная пелена, однако Юрий Павлович успел заметить, как лицо внезапно замолчавшего Исидора исказилось судорогой. Было хорошо видно, что маг чему-то яростно сопротивляется, но продолжалось это не более мгновения. Коротко вскрикнув, Идущий неуловимо быстрым движением вонзил острие себе точно в яремную впадину, и не успело его тело упасть, как что-то заставило Савельева кинуться к умирающему. Вырвав меч из раны, он принялся глотать горячую, чуть солоноватую человеческую кровь.

Тут же мутная пелена перед его глазами начала рассеиваться, пульсирующие волны в мозгу затихли, и, осознав наконец случившееся, он согнулся от приступа неудержимой рвоты. Не отводя непонимающего взгляда от мертвеца, долго давился Савельев блевотиной. Затем на автомате, затерев отпечатки своих пальцев, шатаясь, он двинулся на выход, даже не подозревая, что весь нынешний день подполковница Таисия Фридриховна Астахова посвятила его скромной персоне.

Ребята из убойного отдела были явно не «февральские» и врубились сразу, что из автомата стреляли, естественно, не по памятнику, а в находившихся рядом с ним. Стало быть, сразу возникал вопрос: уж не из близких ли кто пришел проведать могилку усопшей, а заодно ухлопал двух молодцов с «калашами»? Не мешкая начали «копать» под покойную, и результаты оказались удивительными. Хоронили ее, как выяснилось, с двух заходов. В первый раз гробовозка вместе со всеми присутствующими по невыясненным причинам взорвалась, а то символическое, что осталось от мертвого тела, уже на следующий день предали земле. Сразу же бешеными темпами началось воздвижение памятника, как видно, кто-то изрядно подогрел кладбищенских деятелей. Причем кто именно, не установить, потому что плативший за все активист из похоронного бюро вечером после стрельбы был найден в парадной со сломанной шеей. Хотя налицо корыстный мотив, навряд ли это являлось простым совпадением. Из близких родственников покойная имела только сына, который, по словам соседей, прибыл на похороны из Москвы, а когда в первопрестольной сынком поинтересовались, то снова открылись вещи удивительные: как раз накануне отъезда квартиру свою он продал, и тут же она вместе с работником агентства недвижимости взорвалась.

Словом, странная нарисовалась ситуация, непонятная совершенно: информации много, а конкретного с гулькин хрен. Не лохи ведь трудились в убойном отделе — там хорошо понимали, что после взрыва гробовозки не должно было остаться живых близких родственников у покойной. Вот и получалось, что шмаляли у ее памятника люди ей троюродные, а версия изначальная доблестно накрылась женским половым органом.

Выслушала все это подполковница внимательно, понимающе кивнула и, похлопав начальство из убойного по плечу — ничего, Саня, все будет елочкой, — от внезапно пришедшей в голову мысли второй стакан вишневого чая пить не стала, а направилась звонить на работу вечно невезучей с мужиками Бондаренко.

— Катерина, — голос Таисии Фридриховны прямо-таки вибрировал от переполнявшей ее энергии, — скажи-ка, девонька, а фотография этого твоего Мишани есть у тебя?

Получив ответ утвердительный, она не терпящим возражения тоном приказала дожидаться ее неподалеку от «мечты импотента» — стеллы у Московского вокзала — и, повесив трубку, двинулась по мраморной лестнице вниз, на кормобазу.

К вечеру пошел сильный снег. Не сразу отыскав на привокзальной площади среди запорошенного автомобильного скопища красную «пятерку», подполковница отряхнула белые погоны с плеч и уселась в машину рядом с Катей. Выглядела та неважно — бледная, с подглазинами. Посмотрев на подругу язвительно, Таисия Фридриховна усмехнулась:

— У тебя, я вижу, была ночь любви?

— Я тебе потом расскажу. — Резко щелкнула зажигалка, и, услышав, как яростно затрещала прикуриваемая сигарета, подполковница удивленно приподняла бровь: знала отлично, что Катя уже лет десять как завязала.

— Ладно, заяц, поехали. — Она тронула водительницу за плечо и улыбнулась. — Здесь недалеко, катись на Первую Советскую.

— Ну что за погода, ни черта не видно. — Вытащив из-под сиденья веник, Катя живо снежную стихию одолела, включила поворотник и потихоньку начала вливаться в плотный транспортный поток.

Проезжую часть чистить никто и не думал. Когда наконец вырулили с Суворовского направо, подполковница быстро сориентировалась на местности и махнула рукой:

— Тормози, Катерина, приехали вроде.

Подождала, пока водительница заглушит двигатель, и, сделав равнодушное лицо, щелкнула пальцами:

— Портрет любимого принесла?