Кара

У себя в номере штабс-капитан залез под холодный душ, затем под противомоскитный полог над кроватью и проспал до самого вечера, обливаясь потом, без сновидений. Ужинали молча все в той же душной ресторации «Континенталя», без аппетита. Глядя на сцену, где тощая, то ли загорелая, то ли грязная — не понять — девица изображала танец живота, Хованский поморщился: «Тьфу ты, вот гадость-то».

Утро следующего дня выдалось кошмарным — ранним, жарким и суетливым каким-то до крайности. Туристов разбудили ни свет ни заря, накормили в душном мареве ресторации плотным завтраком с белым вином и, не позволив даже частично переварить съеденное, потащили на западный берег осматривать древние погребения.

Угрюмо взирал штабс-капитан на широкие лодки с треугольными парусами, на силуэты верблюдов вдалеке, на фигуры женские в черном со связками тростника на головах и чувствовал совершенно явственно, как весь этот Египет подкатывает ему тошнотным липким комом под самое горло. А дома березы глядятся в замокревшую душу озер, туманные утренники пахнут грибною прелью, и где-то вдалеке баламутит сердечный покой паникерша кукушка. Ах, гореть вам навечно в адском пламени, проклятые большевики!

Между тем, переправившись на западный берег Нила, туристы двинулись по центральной дороге к горному массиву. На юге виднелись развалины храма, построенного некогда в честь побед Рамзеса Третьего, неподалеку от него стояли два колоссальных изваяния Аменхотепа II, причем одна из статуй, изуродованная, обладала чудесным свойством: как только на нее падали лучи восходящего солнца, слышались звуки, подобные тем, что издают лопнувшие струны арфы.

Дорога постепенно поднималась в гору. Наконец взору открылся находившийся между отвесными скалами причудливый храм царицы Хатасу, которая прославилась тем, что, еще будучи принцессой, выловила из нильских вод корзинку с новорожденным Моисеем и пропасть младенцу не дала.

Наконец, когда солнце застыло на небе раскаленной огненной сковородкой, ведомые экскурсоводом туристы оказались у входа в гробницу Тутанхамона. Ничего такого особенного — мрачная дыра в скале, уходящая полого вниз, рядом палатка сторожей-арабов да кучи выбранных из расчищенной галереи камней.

— Согласитесь, господа, трудно даже представить, что там, — экскурсовод ткнул пальцем куда-то себе под ноги и неожиданно криво улыбнулся, — находятся богатства, которым нет цены. — После чего вытер покрытый пылью лоб и приготовился вести туристское стадо назад в гостиницу, на кормление.

— А скажите-ка, почтеннейший, — сделав равнодушное лицо, месье Богарэ лениво посмотрел куда-то в скалистую даль, — столько добра, а охраняют его всего-то несколько арабов, неужели не страшно?

— Видите ли, месье, Говард Картер — очень ловкий человек, он долго изучал здешнюю жизнь и прекрасно знает, чего хочет. — Экскурсовод пожал тощими плечами и, глянув на серебряные карманные часы, заторопился: — Вперед, господа, сегодня в меню молодая гусятина, повар готовит ее божественно. — Как бы в завершение разговора он тронул месье Богарэ за рукав: — А от услуг английских военных он отказался, это я знаю наверняка.

Обед действительно был неплох: жаркое из серны, куропатки, речная рыба а ля-Капри, — и после отличного кофе с ликером бандиты поднялись в номер Язвы Господней.

— Будь я проклят, господа, если это не самое понтовое дело в моей жизни! — Богарэ начал издалека, и глаза его заблестели: — Я селезенкой рыжье чую и говорю вам: его там немерено.

В конце концов операцию по изъятию ценностей было решено провести нынешней ночью под видом похода в бордель, добытое надежно перепрятать и, на время затаившись, дать нанимателю знать, чтобы «шинковал капусту». А уж как оттащить отвернутое, пускай подсуетятся сам, не маленький.

За ужином месье Богарэ лихо крутил усы, смачно смеялся в ответ на сальные ремарки окружающих и, клятвенно пообещав не обойти вниманием изобретения двух великих людей — Кондома и Нагана, отчалил с друзьями навстречу ночным утехам.

Вечерний воздух напоминал собой влажный горячий компресс, с темной поверхности нильских вод слышались какие-то всплески. Когда, очутившись на западном берегу, негодяи двинулись к скалам, огромные южные звезды уже вовсю высыпали на низком фиолетовом небе. Луна была яркой — близилось полнолуние. Двигаясь в ее молочном свете среди тысячелетних развалин, штабс-капитан почему-то вспомнил чертовщину арабских сказок — а ну как сейчас ифрит какой прилетит?

Ни хрена — чуть впереди уверенно шагал месье Богарэ с хорошо обкуренной трубкой в зубах, слева ритмично звенели о древние камни подковы Хорька, и Хованский вдруг отчетливо понял, что в нынешней жизни места для чудес не осталось.

Наконец впереди высветилась темно-красная точка прогоревшего костра, походка негодяев сделалась, как им казалось самим, по-тигриному неслышной, и вскоре они уже могли рассмотреть бородатое лицо застывшего неподвижно у тлеющих углей араба в чалме.

— Месье, он ваш. — Богарэ медленно провел пальцами поперек своего горла, красноречиво посмотрев Хорьку в глаза, и тут же перевел взгляд на Хованского: — Ну а мы — в палатку.

Где-то далеко пронзительно закричала ночная птица тетис. Инстинктивно обернувшись, штабс-капитан вдруг заметил, как рука араба стремительно взметнулась к чалме. Раздался свист секущего ночной воздух железа, но прежде чем бородатая фигура успела вскочить на ноги, Хованский всадил финку сидящему точно в глаз — глубоко и твердо. Со стороны палатки послышался чмокающий звук разбиваемого черепа, на секунду показалось, будто раздавили кошку, и сразу же из-за полога появился месье Богарэ носовым платком он аккуратно вытирал кастет. В его руке вспыхнул фонарик, и когда желтое пятно света остановилось на лежащем неподвижно теле, Язва Господня неожиданно вспомнил Бога — о, мои дье — и, медленно опустившись на колени, уставился в искаженное смертью лицо Хорька.

Бритвенно-острый, похожий на серп, массивный метательный нож угодил тому точно в горло. Закрыв выкатившиеся глаза отднокорытника, Богарэ яростно хлопнул кулаком о ладонь:

— Похороним его позже, вперед, месье.