Кара

Вроде бы делать здесь уже было нечего, однако, чтобы хозяев уважить, Астахова торопиться не стала и поднялась, только когда беседа за жизнь иссякла.

— Спасибо за чай и дружбу.

Утро следующего дня выдалось хлопотливым. Вначале случился завал на службе, и только-только, одолев напасть, Таисия Фридриховна решила расслабиться, как нагрянули хмыри из прокуратуры — душу мотать. Битый час подполковница строила куру, прикидывалась шлангом, крутила восьмерку — мол, не знала, не догадывалась, не брала. В роддом на Петроградскую сторону сумела вырваться лишь после обеда.

В обшарпанном приемном покое она показала ксиву и, получив белесый халат вместе с кратким разъяснительным инструктажем, направилась по лестнице на второй этаж. Своего кабинета у заведующей не было. Отыскав в конце коридора ординаторскую, Таисия Фридриховна открыла жалобно заскрипевшую дверь:

— Вечер добрый, как мне найти Зою Павловну?

— Долго искать не придется, это я. — Пожилая осанистая дама поставила на стол чашку с кофе и внимательно посмотрела на гостью: — Что за вопрос у вас?

— Полагаю, времени много не займет. Подполковник Астахова, из главного управления. — Она ловко развернула красную книжицу и, не давая прочитать свою сугубо хозяйственную должность, довольно косо посмотрела по сторонам. — Меня интересует человек один, работавший здесь раньше.

Как-то само собой получилось, что люди в белых халатах, мирно сидевшие рядом, вдруг разом допили свой кофе и кинулись выполнять врачебный долг, а подполковница придвинулась к заведующей поближе:

— Человека этого звали Ириной Константиновной Берсеньевой.

— Как вы сказали? — Голос Зои Павловны внезапно задрожал, и случилось неожиданное — она пустила слезу, сразу же превратившись из надменной руководительницы медучреждения в седую шестидесятилетнюю женщину. — Господи, какая нелепая смерть!

— Да, этого не избежать никому. — Внутренне страшно обрадовавшись, подполковница изобразила на своем челе глубокую скорбь и томно завела глаза к небу. — Так вы помните ее, Зоя Павловна?

— Как я могу забыть свою лучшую подругу? — Та перестала плакать и вытерла свой покрасневший нос выцветшим кружевным платочком. — Столько пережито вместе — мы дружили еще с училища, я ведь тоже начинала медсестрой.

Чтобы успокоиться, она молча допила остывший кофе. Покачав горестно головой, заведующая уставилась на подполковницу:

— А вам-то какое дело до Ирочкиной жизни?

— Понимаете, Зоя Павловна, — Астахова сделалась задумчиво-печальной и глубоко вздохнула, — долгое время у Ирины Константиновны не было детей, а где-то в начале шестидесятых появился сын Миша. Вам известно что-нибудь об этом?

— Мне и не знать? Да если хотите, именно благодаря моим стараниям она этого ребенка и усыновила. Будете? — Заведующая бухнула в чистый стакан растворимого кофе, плеснула кипятку и пододвинула гостье. — Сахар — вон там.

Она указала на пол-литровую банку и налила из чайника в свою чашку:

— Вы ведь женщина, наверное, поймете. У Ирочки был инфантилизм матки, забеременеть и родить она в принципе не могла, так что, когда произошел у нас тот случай, я ей и говорю, мол, забирай ребенка, это судьба. — Заметив крайнюю заинтересованность в астаховских глазах, Зоя Павловна поведала историю действительно занимательную.

Примерно в году шестидесятом к ним в роддом поступила несовершеннолетняя первородящая, естественно, незамужняя. Рожала тяжело, порвалась вся, однако, что бы вы думали, произвела на свет двойню — мальчиков-близняшек. Вроде бы все хорошо, а затем случилось что-то ужасное и совершенно непонятное. Когда в первый раз молодой мамаше привезли сыновей для кормления, на нее как затмение нашло — глаза закатила, пена изо рта, и давай одного из младенцев душить, громко вереща при этом дурным голосом.

— Знаете, до сих пор у меня в ушах крик этот звенит. — Зоя Павловна вздрогнула и поставила чашку на стол. — Что-то вроде: «Возьми его себе, владыка Востока». А самое непонятное в другом: как только полуживого ребенка отобрали у нее, она успокоилась, накормила второго и уснула, будто и не случилось ничего.