— Надежды больше нет? — спросил молодой человек нетвердым голосом.
Доктор ничего не ответил, но его молчание было ужасно красноречиво.
— Боже мой, боже мой! — в слезах воскликнул юноша и упал на стул.
— Успокойтесь, молодой человек, мы постараемся ее спасти. Может оказаться, что количество яда, которое она приняла, или слишком велико, или слишком мало, чтобы вызвать смерть.
В эту минуту у больной снова открылась рвота, после чего ей, видимо, стало легче, потому что в ее дыхании, все еще тяжелом, больше не слышалось хрипов.
— Надейтесь, — сказал тогда доктор Серван Генриху.
— О, спасите ее! Во имя того, что для вас всего дороже, спасите ее! Если она умрет, то и я умру!
И Генрих упал на колени перед постелью, взял девушку за руку и принялся покрывать ее поцелуями. Она едва заметно улыбнулась, ощутив прикосновение губ возлюбленного.
— Прости меня, мой бедный ангел, — шептал молодой человек, — прости меня, я так страдаю.
Девушка, несмотря на свои страдания, расслышала эти слова, и попробовала пошевелиться, но вслед за этим ее охватила такая слабость, что она едва могла повернуть голову. Черты ее лица вновь исказились: это усилие стоило ей огромных страданий.
— Скажи мне что-нибудь, бога ради, скажи! Узнаешь ли ты меня? — спрашивал молодой человек в порыве сильнейшего отчаяния. — О боже, не дай ей умереть, не простив меня!
И Генрих, опустив голову на грудь, разрыдался.
— Есть ли здесь другая комната? — спросил у него доктор Серван.
— Да.
— В таком случае потрудитесь в нее удалиться. Я опасаюсь, что ваше присутствие может остановить реакцию, на которую я рассчитываю. Девушка прикладывает огромные усилия, чтобы говорить с вами, это вредит ей. Удалитесь, и через минуту я приду к вам, потому что должен вам кое-что сказать.
Молодой человек, бледный и расстроенный, встал и, шатаясь, ушел в другую комнату, затворив за собой дверь. Упав в кресло, потому что он едва мог стоять на ногах, юноша проговорил:
— Бедняжка, она так меня любила!
Генрих снова дал волю слезам, закрывая лицо платком, как будто для того, чтобы заглушить рыдания, которые наполняли его грудь и вырывались из горла. Через некоторое время он несколько овладел собой и принялся мерить комнату большими шагами. Порой он подходил к двери и приоткрывал ее, чтобы слышать, что происходит в комнате умирающей.
Ничего не услышав, он с тоской в сердце затворял дверь и снова начинал нервно ходить по комнате, иногда останавливаясь перед какой-нибудь вещью, к которой прежде прикасалась бедная девушка. Это живо напоминало ему прошлую жизнь, такую счастливую до вчерашнего дня. Возлюбленная Генриха улыбалась ему с портрета, обрамленного золоченой рамой. Взгляд юноши остановился на этой картине, которая вскоре исчезла за пеленой слез, затмившей его взор.
— Боже мой, боже мой! — прошептал молодой человек, падая на колени перед портретом. — Не дай умереть этому прелестному созданию!