— Почему же?
— Вы не знаете, что произошло. О боже мой, боже мой! — восклицал молодой человек, заламывая руки.
— Что же случилось?
— Теперь я понимаю, почему отец не говорил мне о вашем открытии. Сегодня я уже не могу просить вас воскресить Магдалину, потому что в таком случае как ее, так и моя жизнь станет бесконечной чередой несчастий. Вы ведь не желаете зла ни мне, ни ей, не правда ли?
— Объяснитесь, — потребовал Серван, пристально глядя в глаза Генриха.
— Вы меня осудите, но то, что я хочу вам сказать, действительно страшно.
— Бога ради, говорите.
— Слушайте же, — сказал юноша, вытирая слезы. — Воспользовавшись моим отчаянием, отец заставил меня согласиться на то, что ему было нужно. Моя мать тоже стала умолять меня, и, чтобы они оставили меня в покое, я дал им слово…
— Чего же они от вас требовали?
— Согласия на брак, которого они желают, — ответил Генрих, задыхаясь.
— Но, — сказал доктор, — этот брак еще не заключен?
— Нет.
— Вы можете взять слово назад, раз вы дали его по принуждению.
— Это невозможно, доктор! И отец, и мать проклянут меня. Разумеется, если бы Магдалина не умерла, я бы всем ради нее пожертвовал. Но, увы, бедная девушка покинула земной мир, она теперь предстала перед Богом и, освобожденная от всех земных страстей, быть может, за меня помолится.
И несчастный закрыл руками лицо. Доктор, казалось, задумался на несколько минут, затем встал и сказал:
— Ваша правда, Генрих, своим родителям вы должны платить добром за добро.
— Любезный доктор, — продолжал молодой человек, протягивая Сервану руку, которую тот принял, — вы меня прощаете, не правда ли?
— Мне не за что прощать вас, друг мой, — ответил доктор. — Вы повинуетесь естественному закону. Он предписывает детям жертвовать собой ради счастья своих родителей. Прощайте, мой юный друг, берегите себя, постарайтесь утешиться и будьте счастливы.
— О, это невозможно! — прошептал юноша.
— В ваши лета нельзя отчаиваться. Я еще приду с вами повидаться, прощайте.