Люди, боги, звери

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нас это не касается, — слышали они в ответ, — Китайцы в ярости, нам велено прогонять вас. Ничем не можем помочь.

Несчастным пришлось оставить Мурэн-Куре и разбить палатки неподалеку в открытом поле. Пле-вако и Маклаков, купив лошадей, направились в Ван-Куре. Позже я узнал, что оба были убиты в дороге китайцами.

Достав трех верблюдов, мы вместе с большой группой, состоявшей из китайских торговцев и русских беженцев, выехали в Улясутай, навсегда сохранив самые теплые воспоминания о наших любезных хозяевах — Т.В. и Д.А. Тетерниковых. За верблюдов нам пришлось выложить кругленькую сумму — серебряный слиток в тридцать три лана, подаренный нам американской фирмой в Улясутае, что равнялось приблизительно 2,7 фунта.

Кровавое возмездие

Вскоре дорога наша повернула на север, и мы вновь увидели дружественно темневшие ряды срубленных телеграфных столбов, однажды согревших нас. Смеркалось. Мы пробирались сквозь поваленную древесину в северной части долины Тисингола, мечтая об отдыхе в доме Бобровых. Наши спутники намеревались воспользоваться гостеприимством Канина. У телеграфной станции нас встретил солдат с ружьем, придирчиво допросил: кто такие и откуда? — и, удовлетворенный ответами, вызвал свистком из дома молодого офицера.

— Лейтенант Иванов, — представился тот. — Разместился здесь со своим отрядом.

Он добрался сюда с десятью солдатами от самого Иркутска, а теперь получил приказ от подполковника Михайлова из Улясутая, с которым установил связь, удерживать этот объект.

— Прошу в дом, — вежливо пригласил нас лейтенант.

Я объяснил ему, что хотел бы остановиться у Бобровых, на что он сокрушенно махнул рукой:

— Незачем вам туда ехать. Бобровых убили, а дом сожгли.

Потрясенный, я невольно вскрикнул от ужаса.

Лейтенант продолжал:

— Их убили Канин с Пузиковыми, они же разграбили дом, а затем сожгли его вместе с трупами. Хотите взглянуть на пепелище?

Мы с другом поехали вместе с лейтенантом к месту злодеяния. Почерневшие столбы торчали над грудой обуглившихся стропил и досок, повсюду валялась утварь — глиняные горшки и жестяные миски. В стороне под войлоком лежали останки четырех несчастных. Мы молчали. Первым заговорил лейтенант:

— Я доложил о случившемся в Улясутай. Скоро прибудут родственники погибших и два офицера, которым поручено расследовать это кровавое дело. Так что придется повременить с захоронением.

— Как все произошло? — спросили мы, потрясенные ужасным зрелищем.

— А вот как, — начал он свой рассказ. — Ночью я с десятью солдатами подъехал к Тисинголу. Опасаясь, что на станции могут оказаться красные, мы тихонько подкрались к зданию и заглянули в окна. Внутри Пузиков, Канин и стриженая девушка делили между собой одежду и прочие вещи, взвешивали серебряные слитки. Я не сразу догадался, что происходит, но интуитивно почувствовал: дело неладно, — и приказал солдату перелезть через забор и открыть ворота. Мы ворвались во двор. Первой из дома, заламывая руки, выбежала жена Канина и, заголосив: «Я так и знала, что это добром не кончится!» — потеряла сознание. Один из мужчин выскочил через черный ход, бросился к сараю и пытался перелезть через забор. Я ничего не заметил, но один из моих солдат задержал-таки его. У дверей нас встретил бледный, трясущийся Канин. Поняв, что произошло что-то серьезное, я приказал связать мужчин, всех посадил под арест, а у дверей поставил часового. Арестованные не отвечали на мои вопросы, только Канина время от времени всхлипывала: «Боже, что будет с детьми! Они ни в чем не виноваты!», — падала на колени и заламывала руки. Стриженая девка нагло хохотала и пускала мне в лицо клубы дыма. Я крикнул на них:

«Мне известно, что вы совершили преступление и не хотите признаваться. Если будете и дальше в молчанку играть, мужчин пристрелю, а женщин отправлю для допроса в Улясутай».

Все это я произнес решительно и твердо — они совершенно вывели меня из себя. Неожиданно первой заговорила стриженая.

«Ладно. Все расскажу», — сказала она.