После обеда наш хозяин предложил поохотиться на снежных баранов: большое стадо животных паслось в горах примерно в миле от его жилища. Привели лошадей в богатой упряжи. Сбруя коня хутухты была, в знак особого уважения к нему, украшена красными и желтыми лентами. Полста монголов скакали за нами. У подножия горы мы спешились, монголы развели нас в разные стороны шагов на триста и поставили за скалы, сами же начали кружить вокруг горы. Часа через полтора между скал что-то мелькнуло, и вот показался крупный снежный баран, стремительно перелетающий со скалы на скалу по направлению к вершине. За лим в том же бешеном темпе, едва касаясь копытами земли, неслось стадо голов приблизительно в двадцать. Вначале я вознегодовал, подумав было, что монголы не оцепили животных, а просто погнали их. К счастью, я ошибся. Внезапно на пути стада вырос монгол и замахал руками. Не испугался только вожак — он пулей пронесся мимо невооруженного человека, остальные бараны резко развернулись и помчались прямо на меня. Я открыл огонь и уложил двоих. Хутухта также пристрелил одного барана и неожиданно выскочившую из-за скалы мускусную антилопу. Самые большие рога, от молодого животного, весили около тридцати фунтов.
Я чувствовал себя уже вполне прилично и потому на следующий день после возвращения в Зайн-Шаби решил выехать в Ван-Куре. На прощание я получил от хутухты большой хадак и выслушал теплые слова признательности за подарок, преподнесенный ему в первый день нашего знакомства.
— Великолепное лекарство! — восклицал он. — После поездки я был весь измочаленный, но стоило принять ваше лекарство — и я воскрес. От всей души благодарю!
Бедняга проглотил осмирид! Большого вреда он принести не мог, а вот то, что помог, было чудом. Возможно, западные врачи захотят испробовать это новое, безвредное и незамысловатое средство — правда, на всей земле его фунтов восемь, не больше; единственное, что я прошу, — признать за мной приоритет на лечение им в Монголии, Бархе, Синкянге, Кукуноре и других местах Центральной Азии.
Проводником со мной вызвался ехать один русский поселенец из старожилов. Мне предоставили легкий и удобный экипаж, который прицеплялся к передвигавшей его живой силе весьма оригинальным способом. Оглобли крепились к четырехметровому шесту, концы которого два всадника клали к себе на седла и, пустившись вскачь, тянули за собой коляску. Сзади ехали еще четверо всадников с четырьмя запасными лошадьми.
Арестован!
На расстоянии двенадцати миль от Зайна мы увидели с гребня горы всадников, пересекавших долину гуськом; через полчаса мы поравнялись с ними на берегу глубокого илистого ручья. Отряд состоял из вооруженных русскими ружьями монголов, бурят и тибетцев. Двое мужчин ехали впереди. Один из них, в нахлобученной на голову огромной каракулевой папахе и черной кавказской бурке с живописно откинутым красным башлыком, преградил нам дорогу и заговорил со мной грубым, хриплым голосом:
— Кто вы такие? Откуда и куда направляетесь?
Я кратко ответил на его вопрос. Они же, по их словам, принадлежали к войску барона Унгерна, а непосредственно отрядом командовал капитан Вандалов.
— А я капитан Безродный, военный советник. — И мужчина неожиданно разразился громовым хохотом. Наглое, глупое лицо его вызывало во мне глубокое отвращение, и, раскланявшись с другими офицерами, я приказал своим сопровождающим трогаться.
— Нет, нет, — запротестовал Безродный, вновь преграждая дорогу. — Я запрещаю вам ехать дальше. Поворачивайте назад, у нас будет с вами серьезный разговор в Зайне.
Я пытался протестовать, показывал письмо полковника Казагранди, но никакого результата это не возымело: на все мои аргументы Безродный только холодно ответил:
— Что там написал полковник Казагранди — его дело, мое же — вернуть вас в Зайн и допросить. Сдайте оружие.
— Послушайте, — сказал я. — Ответьте мне откровенно. Вы действительно воюете с большевиками? А может, вы красные?
— Поверьте, нет, — вмешался, приблизившись, бурят Вандалов. — Мы сражаемся с большевиками уже три года.
— Тогда я не могу сдать вам оружие, — спокойно произнес я. — Я прошел с ним советскую Сибирь, оно не раз выручало меня в схватках с врагом, и вот теперь меня обезоруживают белые офицеры! Это оскорбление, и я не смирюсь с ним.
С этими словами я швырнул в поток «маузер» и ружье. Офицеры были в замешательстве. Безродный побагровел от гнева.
— Я только избавил себя и вас от унижения, — объяснил я свой поступок.
Не говоря ни слова, Безродный повернул коня и поехал вперед, за ним двинулись все триста всадников; задержались только двое, они приказали монголам развернуть коляску и после все время ехали сзади. Итак, я арестован! Один из присоединившихся к нам офицеров был русским, он поведал мне, что Безродный везет с собой кипу смертных приговоров. Я не сомневался, что один из них мой.
Глупо! Боже, как глупо! Стоило прорываться с о боем сквозь красные части, замерзать в снегу, голодать, чуть не погибнуть в Тибете — и все только для а того, чтобы тебя прикончила пуля монгола из отряда Безродного? Ради такого удовольствия можно было не забираться столь далеко. Любая сибирская ЧК с радостью оказала бы мне такую услугу.
ebooksa