Длинное и дорогостоящее лечение, госпиталь, операция и в конце концов похороны (супруга Оссендовского умерла 27 августа 1942 года. — В.М.)…поставили меня в такую ситуацию, что я уже не в состоянии помогать своим сестрам и племянникам, которые финансово почти полностью зависят от меня.
В это тяжелое время я обратился к нескольким фирмам <…> с просьбой предоставить мне товар по средним или сниженным ценам, что позволило бы мне иметь некую прибыль при его продаже. За предоставленный товар я плачу сразу при его получении.
С такой же просьбой я обращаюсь к уважаемой пани и надеюсь, что Вы рассмотрите мое предложение»…
Товар, который хотел получить Оссендовский по оптовой цене, был милянувский шелк. Сестра, вдова министра Ященовского, у него была только одна, правда, она была достаточно обеспеченной. Племянников у него не было, хотя, может быть, он считал племянником внука вдовы проф. Залевского.
В период оккупации, чтобы выжить, не гнушались никаким трудом. В случае с нашим героем дополнительным допингом к увеличению доходов была женщина. Пани Леонтина, бойкая сорокалетняя врачиха, вдова с почти уже взрослой дочерью, решила, что будет идеальной музой для «польского Бальзака». Не исключено, что Оссендовский собирался жениться третий раз. В канцелярии прихода Св. Якоба в Варшаве 29 сентября 1942 года в присутствии свидетелей был составлен «акт возвращения» Оссендовского к католической церкви. С новой дамой сердца теперь он мог спокойно идти к алтарю.
В феврале 1943 года, когда Оссендовскому было уже 65 лет, он вступил в Столичную народную партию, где получил цифровой псевдоним 2029. На кандидатском собрании он сообщил в ведомство, занимавшееся шифрованием, что знает английский, французский, русский, немецкий, испанский, итальянский, китайский и монгольский языки. Как всегда, он преувеличивал. По-монгольски, кроме «добрый день», он точно ничего не знал. По-китайски, думается, тоже. Подготавливаясь к конспиративной работе, он прошел специальный курс. Переведенный в отдел образования и пропаганды, он получил руководство над педагогическим кружком, который разрабатывал учебные программы для будущей независимой Польши. Позднее, подчиняясь непосредственно Казимиру Прухнику, он начал организовывать литературный кружок. Казимир был членом Главного правления Народной партии и представлял эту партию в Департаменте просвещения под руководством Чеслава Выцеха. Оссендовский, поддерживая живой контакт с Прухником, был непреклонным антагонистом Выцеха, считая, что последний слишком хорошо относится к коммунистам.
Оссендовский боялся ареста, поэтому часто ночевал у своего друга Брошкевича. Неохотно выходил Оссендовский из дома в город, аргументируя это тем, что «имел лицо орангутанга и любой гестаповец мог идентифицировать его за секунду». Это нежелание выходить из дому было причиной того, что почти все собрания и совещания, в которых он принимал участие, проходили в его комнатах. Его товарищ по подпольной деятельности Тадеуш Ма-чиньски — «Прус» из батальона «Густав» оценивал его труды в этой области очень высоко и утверждал, что «он [Оссендовский] не только показывал юношеский энтузиазм и энергию, но и его разработки на тему направлений и программ обучения молодежи в возрожденной Польше имели большую ценность». В одном из последних писем к знакомым Оссендовский писал: «Я провожу бессонные ночи за написанием новой книги. Одну я уже закончил и начал новую: „Жизнь и движение должны продолжаться до последней минуты“».
К концу оккупации Оссендовский выглядел плохо. Он сник, барахлило сердце. Пессимистичные прогнозы врачей не удивляли писателя. Он верил в предсказание, которое когда-то услышал от хутух-ту — аббата монгольского монастыря, что он не умрет, пока Унгерн не напомнит ему, что пришел час расставания с жизнью. Он часто вспоминал это предсказание в кругу друзей, и они уверены, что оно сбылось. Свидетели утверждают, что в Жулвине Оссендовского нашел немецкий офицер, который представился как лейтенант фон Унгерн-Штерн-берг. Писатель умер вскоре после визита Унгерна — 3 января 1945 года и был похоронен на кладбище в Милянувках.
Существует версия, объясняющая факт посещения Оссендовского кем-то из Унгерн-Штернбергов. Это поиски завещания «последнего монгольского хана», о котором что-то должен был знать польский писатель. Он также мог подсказать, где «Кровавый барон» спрятал свой клад. Тема «сокровищ Кровавого барона» и «секрета Оссендовского» время от времени всплывает в сенсационных рубриках средств массовой информации.
11 апреля 1920 года иркутская газета «Власть труда» опубликовала сведения о том, что найдено примерно 20 ООО пудов золота на сумму около 410 миллионов рублей, или две трети из запасов золота, забранного Колчаком двумя годами раньше из сейфов казанского банка. Белые смогли в течение двух лет пустить в оборот свыше ста тонн золота. Командующий Азиатской конной дивизии тоже обладал частью «колчаковского» золота. Прибавилось к ним также конфискованное имущество жертв белого террора в Забайкалье, отнятые у китайцев трофеи и подарки от монгольских феодалов. Перед смертью барон вручил кому-то из верных соратников письмо, предназначенное для родственников, которые жили на Балтийском побережье. К письму было приложено завещание. Его исполнителем стал ху-тухту одного из крупнейших монастырей в Монголии. Если в течение 50 лет не объявятся законные наследники, то весь клад должен был пойти на нужды ламаизма. Полвека после экзекуции барона минуло 17 апреля 1971 года.
В середине 50-х годов журналист Ежи Каспшицкий на страницах журнала «Пшекруй» сообщил, что письмо с завещанием барона было передано немецким инженером из фирмы AEG, которая строила электростанцию в начале 30-х годов. После революции Монголия оказалась втиснутой между двух азиатских громадин и практически была отделена от мира. Единственную железную дорогу, проходящую по ее территории, построили только в 50-х годах.
Неизвестно, выяснится ли когда-нибудь, зачем «родственник» барона Унгерн-Штернберга в немецком мундире перед самым вступлением Красной Армии в Польшу искал Оссендовского. На следующий день после неожиданного визита писатель умер. Информация о поисках Оссендовского кем-то из рода Унгернов стала известна благодаря «Пшекрую» значительно позже. Пришло много писем от читателей. Под наиболее интересным стояла подпись «Шем-ли-Кетлинг С.З. подполк. В.П.» Его отправитель считался одной из наиболее ярких фигур движения Сопротивления. Преисполненный инициативы предводитель PLANa, сражавшийся в восстании во главе Павловской бригады и одновременно мнимый агент гестапо, которого военный суд Армии Крайовой приговорил к смерти. Приговор должны были исполнить солдаты из отряда капитана Матушчика. Кетлинг получил пулю в бок, но выжил. Так как существовало подозрение, что мотивом обвинений были интриги личного характера, продиктованные соперничеством разных подпольных организаций, генерал Грот-Ровецкий, предводитель Армии Крайовой, решил все это выяснить после войны. Приговор был отменен. После поражения восстания Шем-ли-Кетлинг использовал документы на имя Оскара Ромера. Во время драматических событий ему удалось вместе с группой друзей вырваться из разрушенного города и, чудом избежав арестов, добраться до Милянувок. Там его узнала какая-то фольксдойча и донесла. В гестапо узнали, что он является родственником графа Ромера, бывшего министра иностранных дел. Может быть, известны были также обвинения, направленные в его адрес кем-то из АК… Дело, однако, было слишком громким, чтобы его можно было представить к сведению немецких властей. Арестованного передали разведывательным органам IX штаба армии фон дем Бах-Залевского.
Им занялся зондерфюрер Дёлердт. Во время допроса он признался «родственнику» графа Ромера, что тоже происходит от курляндских баронов, обосновавшихся в России. Русским языком он владел бегло. На очередном допросе он просто спросил: «Я полагаю, что вы разделяете взгляды своего дяди на внешнюю политику?». Не получив вразумительного ответа, он продолжал: «Я говорю о вопросе войны с Советской Россией. Ваш дядя, граф Ромер, был сторонником „крестовых походов на восток“. Монолог продолжался: „Пожалуйста, рассмотрите все шансы. Я понимаю и хорошо оцениваю ваши сомнения по поводу возможного сотрудничества с Германией, но поймите, что только с Германией вы, поляки, можете отвернуть себя от советской опасности. В Берлине мы создаем польское правительство для войны с Советской Россией и предлагаем вам участие в этом правительстве.
Вы можете мне доверять. В последнее время я разговаривал со многими выдающимися представителями вашего общества. Вы, наверняка, слышали об Оссендовском. Он известен также и за границей. Вчера я был у него, и он принял мое предложение“. Офицер вынул из сумки экземпляр „По землям людей, зверей и богов“. На первой странице под свежей датой виднелась рукописная дарственная надпись. Он заслонил ладонью верхнюю часть текста: „Как вы видите, автор отнесся ко мне очень доброжелательно“. На следующий день он сообщил пленному, что получил известие о смерти Оссендовского.
Решительная антинемецкая позиция писателя, обозначенная еще со времен Первой мировой войны, принесла ему во времена оккупации немало проблем. Пару раз были произведены ревизии в его доме с целью найти доказательства его сотрудничества с подпольем. Рассчитывать на успех миссии, доверенной Дёлердту, в момент, когда „катюши“ уже штурмовали немецкие позиции за Вислой, могли только мечтатели с „мертвой головой“ на фуражках. В случае неудачи миссии свидетели должны быть ликвидированы. Таковы правила игры. Среди ближайших соседей усадьбы Витачков в Жулвине, которые не читали книг Оссендовского и ничего не знали о предсказаниях лам, до сих пор ходят слухи, что Оссендовского отравили. Вскрытия трупа не производилось.
В письме-завещании барона Унгерна отмечалось: „Единственным человеком, который после моей смерти будет знать место, где спрятаны сокровища, является поляк, которому я доверяю“. Это подтвердил летом 2000 года в Хельсинках Клаус фон Унгерн-Штернберг, сын моего друга, барона Эриха, племянника последнего хана Монголии. Свидетелями этого разговора, записанного на видеопленку, оказались члены съемочной группы, которая снимала документальный фильм „Польский Лоуренс“.
Существует еще один источник информации. Это сообщение инженера Казимира Гроховского, археолога и любителя этнографа. В его книге „Поляки на Дальнем Востоке“ о пребывании Оссендовского в Харбине мы не находим никаких упоминаний. Зато есть информация о событиях, которые много лет будоражили жителей Дальнего Востока. После захвата Урги революционными отрядами там не нашли денег Азиатской конной дивизии. Повсюду было известно, что она содержала значительное количество серебряных и золотых монет, а также пакеты с акциями разных торгово-промышленных обществ и много драгоценных камней. Барон также реквизировал взимаемую китайцами контрибуцию с жителей Халхы. Что стало с сокровищами дивизии, неизвестно до сих пор. Было сделано много попыток найти клад. Дюжины разных шарлатанов, аферистов и офицеров его бывшей армии обещали за определенное вознаграждение указать место тайника. Гроховский предлагает следующую версию: когда этот смелый воин-рыцарь увидел, что русские офицеры и солдаты на каждом шагу ему изменяют и его монгольская экспедиция закончится поражением, он начал обдумывать средства спасения. Видимо, он собирался добраться до Центрального Китая, а позднее через Японию ехать в Европу, чтобы там вступить в армию барона Врангеля. Первым делом он переправил сокровища с территории, охваченной войной, в безопасное место на востоке. Это он сделал в тайне от своих русских сподвижников, которым он никогда не доверял. Для проведения этого мероприятия он выбрал 16 преданных монголов и татар. Золото в 24 ящиках, каждый по 4 пуда, были погружены на монгольские двуколки. В каждом ящике находилось по 3,5 пуда монет чистого золота. Отряд быстро продвигался на восток, чтобы как можно скорее доехать до Хайлара, откуда ящики с золотом должны были переправить по железной дороге в Харбин и далее за границу. После нескольких дней этого путешествия экспедиция встретила отряд красных. Началась стрельба. Верные солдаты поняли, что вся надежда на выполнение поручения барона зависела от быстроты коней. Пару раз они добивали раненых. На расстоянии примерно 160 км к югу от Хайлара, после совещания они решили закопать золото. В немного холмистой местности, покрытой редко растущими кустами, было найдено небольшое углубление, в котором были сложены 24 ящика и обитый оловянной жестью сундук барона весом в 7 пудов.
Еще в период относительного военного успеха после взятия Урги частыми были убийства среди офицеров Азиатской конной дивизии, которые хотели обеспечить себе будущее благодаря награбленному богатству. Одного из адъютантов барона расстреляли вместе с женой за „одалживание“ фальшивого чека на 15 ООО царских рублей золотом. Полковник Ааврионов, воспользовавшись суматохой во время взятия Урги, спрятал часть найденных тогда запасов золота и заплатил за это своей головой.
Прапорщик Архипов, который вместе с Гижиц-ким и тремя другими добрался до Монголии из Урянхая и со временем стал есаулом, а затем заместителем командующего полка, был убит за утаивание „одного пуда серебра и 45 фунтов золота“ и так далее. Пуды золота и серебра. Фунты драгоценных камней. Но Монголия не была богатым краем. Монастыри обладали значительными богатствами, но их Унгерн открыто не грабил. Он не мог рубить сук, на котором сидел, так как ламаистская иерархия его очень поддерживала.
В конце 1918 года окруженные со всех сторон большевики собрали все царское золото в сейфах казанского банка. По мнению экспертов, оно составляло 650 миллионов рублей того времени. Около ста миллионов было в банкнотах и ценных бумагах. Белые, захватившие Казань, транспортировали этот ценный груз в Самару, а позднее в Омск, где находился тогда адмирал Колчак.
ebooksa