Дьявол Фей-Линя

Девушка опять заговорила; зло в ее голосе сгустилось, и каждое произнесенное слово будто заставляло ее корчиться в невыносимой агонии.

— Кровь — вервие — Стэнли…

Конрой отступил на шаг, глаза его блеснули торжеством.

— Разбуди ее! — распорядился он. — Скорее!

Я торопливо привел девушку в чувство. На часах, стоявших на каминной полке, было без десяти двенадцать, когда она зашевелилась и выпрямилась в кресле.

Но теперь она отличалась от девушки, которую мы впервые увидели на пороге комнаты, так же разительно, как белое от черного.

Волосы более не сияли жизнью и силой; тусклые и помертвевшие, они приобрели глухой и черный, отвратительный цвет, подобный цвету крыльев стервятника. Блестящие черные глаза позеленели и покрылись ярко-красными прожилками, брови стали тонкими, как кромка ножа. Они были того же глухого черного цвета, что и волосы, и загибались уголками кверху, к ушам. Изменились даже ее губы и зубы. Изящный изгиб губ превратился в тонкий, прямой, безжалостный разрез; растянутые в презрительной ухмылке, губы ее обнажали зубы, ставшие теперь длинными, узкими и заостренными, точно клыки дикого зверя.

— Что случилось? — спросила она хриплым и севшим голосом.

— Мы вас загипнотизировали, — коротко отвечал Конрой.

— Я вам что-нибудь сказала? — спросила она. — Узнали вы то, за чем пришли?

Я заметил, что ее голос вновь претерпел изменения. Он снова был чист, мелодичен и непредставимо красив, но вместе с тем голос этот был металлическим, холодным и жестоким. Я содрогнулся, услышав его.

— Вы ничего нам не сказали! — ответил Конрой.

Девушка растянула губы; блеснули ее длинные, узкие зубы. Редко испытывал я такой ужас. Мнилось, что я стою перед самим Сатаной, и по моей спине пробежал холодок, когда девушка обвела нас зелеными, с красными прожилками глазами, впиваясь в нас взглядом и словно собираясь разорвать нас на куски своими острыми зубами.

— Ложь! — прорычала она. — Ничего, кроме лжи! Я вам солгала!

Она рванулась к нам, но я грубо толкнул ее в кресло и бросился к двери, то волоча за собой, то подталкивая Конроя.

— Скорее, Томми! — крикнул я. — Ради всего святого, не гляди на нее!

— Боже правый! — воскликнул Конрой. — Во что она превратилась?

Мы не сразу нащупали дверную ручку — наши дрожащие руки сталкивались и мешали друг другу. Дверь мы открыть не успели: девушка встала и направилась к нам. Теперь она казалась воплощением хрупкости и нежности, но прелесть ее облика оттенял блеск белых зубов и сияние зеленых глаз. Я был вне себя от ужаса и одновременно заворожен ею.

— Прошу вас, не уходите, — сказала она, и голос ее был чист и мелодичен, как позвякивание льдинок в хрустальном бокале.

Она обняла инспектора Конроя за шею и ласково прижалась к нему.