Душница

— Ты не вздыхай, не вздыхай! — добродушно прорычал дед. — Ишь, вздыхатель нашёлся! Ну что, мир?

— Мир, — сказал Сашка.

— То-то! На вот, — дед протянул на распахнутой ладони свой перочинный ножик. — Чтоб удобней было подставки зачищать.

Сашка сперва не понял. Дед этот ножик привёз с собой, когда бежал с полуострова. Он всё потерял: дом, первую жену, друзей. Если бы его поймали, расстреляли бы как террориста — или «свои», или миротворцы. И вот он как-то ухитрился выжить, уцелел вопреки всему и миновал Стену с полупустым рюкзаком за плечами, в котором лежали только пластиковая бутылка с рукописями да этот нож.

Нож был знатный: корпус с резными накладками из слоновой кости, несколько лезвий, миниатюрные ножницы, отвёртка… Сашке дед давал его подержать, если был в хорошем настроении. То есть редко.

— Бери, — сказал дед. — Дарю. На черта он мне, старому хрычу?

Сашка сглотнул комок в горле и, не найдя нужных слов, просто обнял деда. Тот аж крякнул от неожиданности.

— Ну, брат, полегче, этак ты из меня всю душу выдавишь! Давай уж без соплей, ты ведь не девчонка. — Он отстранился и заглянул Сашке в глаза. — Только уговор: в школу не носить и во дворе не хвастаться. Понимаешь, почему?

Сашка понимал. Узнают — скажут маме. Тогда и деду, и ему влетит на полную катушку. Мама у них была строгих правил.

— Ладно, — буркнул дед, поворачиваясь к столу, — ты ложись, а я ещё поработаю. Свет не мешает?

Ночью Сашка слышал, как он ворочается на постели, вздыхает, скребёт подбородок. Тихо встаёт и, шаркая тапочками, идёт в гостиную. Что там он делал, Сашка не слышал, но знал. Просто-таки видел, как дед подходит к углу, где висит икона с Искупителем, касается привязанного к гвоздю бабушкиного шарика. Подтягивает его к себе, стирает несуществующую пыль и, прижавшись лбом к резиновому боку, молчит, молчит, молчит, молчит…

* * *

На дедов день рожденья ударили морозы. Последние листья опали и хрустели под ногами, словно кто-то сбросил на город все чипсовые запасы страны. Вместо бабьего лета наступила дедова зима.

За эти две недели Сашка почти успокоился, хотя иногда — особенно при виде Курдина с его шариком — так и тянуло пронести нож в школу и похвастаться. Обязательно на перемене, когда Сидорова и Гордейко с новенькой будут идти из столовки.

Денису Лебединскому Сашка, конечно, про ножик рассказал, а вчера Лебедя, наконец-то отгрипповавшего своё, мать отпустила к Сашке в гости. Лебедь подарок заценил.

— Везучий ты, — сказал. — Хотя, конечно… — И он покосился на кухню, где дед о чём-то ругался по мобильному со своим приятелем, редактором Антон-Григорьичем.

— Что «конечно»? — передразнил Сашка, специально произнеся «ч» вместо «ш».

— Жизнь конечна, — отшутился Лебедь. Недавно он подсел на пьесы Олдсмита и теперь к месту и нет сыпал звонкими цитатами. — Ты с новенькой-то хоть познакомился, балда?

— А в глаз? — радушно предложил Сашка. — Чего мне с ней знакомиться?

Лебедь фыркнул.

— Как знаешь. Курдин, говорят, на неё засматривается, вот ему и дай в глаз. Хотя — чего тебе ему в глаз давать-то? «Она — никто мне, меньше, чем никто».