— Добро пожаловать домой, МакЛеод. Уверен, учеба пришлась тебе по душе?
Пол пожимает плечами:
— Более или менее. Я проводил в библиотеках гораздо меньше времени, чем хотелось бы моей матушке и профессорам, но мне и этого хватило. Ты-то совсем другой. Кейт, я никогда не рассказывал тебе, что Беластра всегда правильно показывал любое место на глобусе? Вечно опережал всех остальных. Даже Братья никогда не могли его опередить. И так дело обстояло не только с географией. Этот парень просто гений!
— Ты меня перехвалил, — отмахивается Финн.
Пол мотает головой.
— Ты был лучшим в классе по всем предметам. Мы все тебе завидовали.
— Особенно забавно то, как вы это демонстрировали, — бормочет Финн, снова возвращаясь к своим чертежам.
До меня внезапно доходит, что, несмотря на показное оживление, молодым людям нет друг до друга никакого дела.
Пол хмыкает.
— Из бедного Беластры регулярно выколачивали пыль. Школьники — очень жестокие создания. Братья редко вмешивались, но вот твой отец… Боже, я никогда не видел его таким злющим! Он тогда преподавал латынь и однажды увидел, как мы пинаем по школьному двору книжки Беластры. Лекция, которую он прочел по этому поводу, заставила бы разрыдаться даже камни.
— Отец, если захочет, может быть очень красноречивым.
Конечно, все дело в книгах. Я думаю, он не был бы и вполовину столь красноречив, если бы мальчишки пинали самого Финна.
Пол надавливает на каркас беседки, как бы проверяя его на прочность.
— Я удивлен, что ты не в университете, Беластра. Тебе там самое место. Я-то, по большей части, просто шатался по городу.
Финн улыбается нам поверх чертежей:
— Кто-то сказал бы, что это ты не понял самой сути университета.
Я вздрагиваю, вспомнив слова Отца о том, что из Финна вышел бы прекрасный ученый.
— Ну я в любом случае рад, что вернулся, — Пол устремляет на меня недвусмысленно теплый взгляд. — Давай прогуляемся к пруду, Кейт, ты не против?
Деревья вокруг пруда склонили к воде свои по-осеннему золотые ветви, словно принося их в жертву небу. Пол подбирает на берегу гальку и запускает ее скакать по зеркальной поверхности пруда. Я, как в детстве, считаю каждый «блинчик»: два, четыре, шесть, восемь подскоков… а потом камешек тонет.
Я пытаюсь сосредоточиться на той красоте, что нас окружает. На гусиных стаях, прокладывающих путь на юг. На воспоминаниях Пола. Но мой взгляд помимо воли устремляется к семейному кладбищу на противоположной стороне пруда. Дальше всего от берега плоские, изъязвленные непогодой надгробия моего прадеда и двух его маленьких дочерей, которых унесла лихорадка. Прабабушка похоронена рядом со своим супругом. Чуть ближе — могилы дядюшки, бизнес которого унаследовал Отец, другого дядюшки, тетки и умершего в младенчестве кузена. Еще ближе — склеп, где упокоились родители Отца: дедушка умер еще до моего рождения, а бабушка — в моем раннем детстве. Я была так мала, что моя память сохранила лишь мягкую пряжу да запах апельсинов, которые она любила. Возле их склепа могила, в которой лежит моя Мама.